Тлеющие угли нашего костра вспыхнули, и странно блеснули глаза человека в лохмотьях. Вдруг он встал, и его изорванные одежды взметнулись, как от сильного порыва ветра; не сказав ни слова, он быстро повернулся к югу и устремился во тьму. Тишина упала на наш лагерь, повеяло запахом табака, что выращивают в этих землях.
Когда костер догорел, я уснул, но отдых мой тревожили сны о роковом конце.
Наступило утро, и проводники сказали, что мы доберемся до города засветло. Снова двинулись мы по однообразной пустыне, и навстречу нам из Бабблкунда шли путешественники, и в глазах их отражалась красота его чудес.
В полдень, устроившись на отдых, мы увидели множество людей, бегущих с юга. Когда они приблизились, мы приветствовали их словами: «Что Бабблкунд?»
Они отвечали:
— Мы не принадлежим к народу Бабблкунда, в юности нас взяли в плен и привезли с гор, на севере. Сейчас нам всем явился Бог нашего народа и позвал в родные горы, вот почему мы бежим на север. А в Бабблкунде Нехемоса тревожили сны о роковом конце, и никто не мог истолковать эти сны. Вот сон, что приснился фараону Нехемосу в первую ночь. Снилось ему, что в тишине летит птица, вся черная, и при каждом взмахе ее крыльев Бабблкунд тускнеет и темнеет; вслед за ней летит птица, вся белая, и при каждом взмахе ее крыльев Бабблкунд сияет и сверкает; и так пролетели еще четыре птицы, поочередно черные и белые. Когда летела черная птица, Бабблкунд темнел, а когда летела белая, дома и улицы сияли. Но после шестой птицы Бабблкунд исчез, и там, где он стоял, осталась лишь пустыня, по которой печально текли Унрана и Плегатаниз. На следующее утро все прорицатели царя кинулись к своим божкам, вопрошая их о смысле этого сна, но идолы молчали. Когда вторая ночь, украшенная множеством звезд, спустилась из Божьих чертогов, фараон Нехемос снова видел сон; во сне явились ему четыре птицы, поочередно черные и белые, как и раньше. И как раньше, Бабблкунд темнел, когда пролетали черные, и сиял, когда пролетали белые; и после четвертой птицы Бабблкунд исчез с лица земли, и осталась лишь пустыня забвения и мертвые реки.
И по-прежнему идолы молчали, и никто не мог истолковать этот сон.
И когда третья ночь опустилась на землю из Божьих чертогов, украшенная звездами, опять Нехемосу был сон. Снова снилось ему, что пролетает черная птица, и Бабблкунд темнеет, а за ней белая, и Бабблкунд сияет, но больше птиц не пролетало, и Бабблкунд исчез. И настал золотой день, и рассеялся сон, и по-прежнему оракулы молчали, и прорицатели Нехемоса не могли истолковать пророческий сон. Лишь один осмелился заговорить перед фараоном, и сказал: «Черные птицы, о повелитель, это ночи, а белые птицы — это дни…», но Нехемос разгневался, встал и сразил пророка своим мечом, и душа его отлетела, и больше он не говорил о днях и ночах.
Такой сон был фараону этой ночью, а наутро мы бежали из Бабблкунда. Великий зной окутал его, и орхидеи джунглей склонили головы. Всю ночь в гареме женщины с севера громко плакали по своим горам. Город томили страх и тяжкие предчувствия. Дважды принимался Нехемос молиться Аннолиту, а народ простирался ниц перед собакой Вос. Трижды астрологи смотрели в магический кристалл, где отражалось все, что должно произойти, и трижды кристалл был чист. И когда они пришли посмотреть в четвертый раз, в нем ничего не появилось; и смолкли человеческие голоса в Бабблкунде.
Скоро путники поднялись и вновь устремились на север, оставив нас в удивлении. Зной не давал нам отдохнуть: воздух был неподвижен и душен, верблюды упрямились. Арабы сказали, что все это — предвестия песчаной бури, что скоро поднимется сильный ветер и понесет по пустыне тучи песка. Но все же после полудня мы поднялись и прошли немного, надеясь найти укрытие, а воздух, застывший в неподвижности между голой пустыней и раскаленным небом, обжигал нас.