В ту ночь, о которой я веду рассказ, одна маленькая Дикая тварюшка беспечно порхала по болоту, пока не оказалась у самых стен собора. Там она принялась танцевать на отражениях раскрашенных статуй святых, что лежали на воде вперемежку со звездами. Прыгая и вертясь в своем фантастическом танце, маленькая Дикая тварюшка заглянула сквозь цветные стекла туда, где люди творили молитвы, и услышала разносящийся над болотами трубный рев органа. Голос инструмента гремел над тростниками и открытыми водными пространствами, но гимны и моления людей подобно золотым нитям, устремлялись с самой высокой башни собора вверх и достигали самого Рая, и по ним спускались к людям ангелы, а потом поднимались обратно.
И тогда, впервые со дня сотворения болот, какое-то смутное беспокойство овладело Диким существом; ему показалось мало мягкого серого ила и холода глубокой воды; мало первого прилета беспокойных гусей с севера, мало неистовой радости сотен крыльев, когда каждое перо поет свою песнь; и поблекло чудо появляющегося после отлета бекасов первого льда, серебрящего тростники легким сверкающим инеем и укутывающего болотистые пустоши таинственной дымкой, в которую опускается низкое красное солнце; и даже пляска Дикого народца волшебной ночью утратила часть своего очарования, и маленькая Дикая тварюшка захотела обрести душу, чтобы ей тоже можно было молиться Богу.
А когда вечерня закончилась и свечи в окнах погасли, она с плачем поспешила назад к своим родичам.
Но на следующую ночь, стоило только отражениям звезд закачаться на темной воде, маленькая Дикая тварюшка, прыгая от звезды к звезде, отправилась на дальний край болот, где росло огромное дерево и где жил Старейшина Дикого народца.
Она застала Старейшину сидящим под деревом, которое кроной своей заслоняло его от луны.
Маленькая Дикая тварюшка сказала Старейшине:
— Я хочу иметь душу, чтобы поклоняться Богу, чтобы понимать музыку, зреть глубинную красоту болот и мечтать о Рае.
И Старейшина Дикого народца ответил так:
— Что у нас общего с Богом? Мы — просто Дикий народец, который приходится дальней родней эльфам.
Но маленькая Дикая тварюшка твердила только одно:
— Я хочу иметь душу.
Тогда Старейшина молвил:
— У меня нет души, чтобы дать тебе. И если бы ты обрела душу, то в конце концов тебе пришлось бы умереть; и если бы ты постигла смысл музыки, то познала бы томление и печаль. Нет, лучше быть Диким существом и никогда не умирать.
И маленькая Дикая тварюшка плача побрела восвояси.
Но другие существа, — те, что приходились дальней родней эльфам, — пожалели маленькую Дикую тварюшку; и хотя Дикий народец не умеет печалиться долго, ибо у них нет душ, все же когда Дикие существа увидели горе своего товарища, в том месте, где должна была быть душа, все они ощутили недолговечную печаль.
И ближе к ночи дальние родственники эльфов вышли в путь, чтобы найти душу для маленькой Дикой тварюшки. Они шли и шли через болота, и наконец выбрались на высокое и сухое место, где на лугу проросли цветы и трава. Там они увидели большую паутину, что паук успел спрясть к сумеркам, а в паутине сверкали капли росы.
В этой росе все еще отражались краски, сменявшие друг друга на необъятном просторе небес по мере того, как день не торопясь склонялся к вечеру, а над ней мерцала своими звездами великолепная ночь.
И Дикие существа отправились с этой унизанной росой паутиной назад, к границам своего дома. Там они взяли завиток седого тумана, что встает по вечерам над болотистой низиной, и прибавили к нему мелодию, что разносится по вечерам над болотистыми пространствами на крыльях золотой ржанки. И туда же они вложили жалобные песни, что принужденно поет камыш пред ликом властного Северного Ветра. Потом каждое из Диких существ отдало свое самое драгоценное воспоминание о прежних болотах. «Ибо мы можем без них обойтись», — сказали они. А под конец они опустили туда несколько отражений звезд, которые собрали тут же, на поверхности воды. Но душа, которую смастерили родственники эльфов, никак не оживала.
Тогда Дикие существа вложили в нее негромкие голоса двух припозднившихся влюбленных, что, не в силах расстаться, бродили в ночной темноте, и стали ждать утра.