Подъезжаем к дому со стороны двора. В передней встречает меня полная женщина — сама хозяйка имения. Из двери выходит мужчина барского вида с широкой бородой на две стороны, с густыми черными бровями, красивый, высокий. Я вежливо кланяюсь.
— Здравствуйте, здравствуйте, художник. Давайте знакомиться! Это вот моя жена — Настасья Ивановна.
В этот момент из другой двери вышла стройная девушка лет пятнадцати — шестнадцати, та, что стояла у колонны, и с ней вбежала красавица борзая в бисерном голубом ошейнике.
— А это вот баловница дочка Леля, — добавил Озеров. — Вот и вся моя семья, а теперь идемте обедать, там я вас познакомлю с нашим секретарем Сашей. Он вам все расскажет, все покажет.
За обедом я, конечно, смущаюсь, краснею, нож и вилку держу не так, говорю тоже не так и сам себя ненавижу за свою застенчивость.
Прямо передо мной сидел Озеров, а рядом с ним Леля. Свет из окна падал на ее лицо, она даже немного жмурилась от света.
«Да ведь это очень красивая девушка, — подумал я, — у нее темно-серые глаза, густые черные бровки, на щеках заметный пушок, как на пчелке, и яркие полные губы. Она очень похожа на отца, у нее такие же красивые тонкие пальцы, такие же породистые руки».
Со мной рядом сидела Настасья Ивановна. Это русская простая женщина, с лицом приятным, добрым, с голубыми глазами, с пышной русой косой, закрученной на затылке, довольно полная, свежая, с приятным, ласковым голосом. У Лели от матери был только голос, и больше ничего. Настасья Ивановна с русским хлебосольством подкладывала мне на тарелку лакомые кусочки и добродушно угощала. Взглянув на Лелю, я поймал ее взгляд. Внимательный, испытующий взгляд.
Этот взгляд смутил меня совершенно. Я потерял дар речи и уткнулся в свою тарелку. В это время ко мне подошла Лелина Яшма и положила свою изящную головку ко мне на колени.
— Как странно, — сказала Настасья Ивановна. — Яшма ни к кому чужому не подходит, а вот вас она почему-то полюбила…
За столом, кроме семьи Озерова и меня, сидел еще молодой человек, блондин в охотничьей бекеше с приятным русским лицом. Он посмотрел на Яшму.
— Собачника почуяла — вот и ласкается, — сказал он. Это и был Саша — секретарь редакции и доверенное лицо Сергея Владимировича.
Обед, слава Богу, кончился, и я с Сашей отправляюсь на псарню. Саша берет арапник, без которого не полагается ходить к собакам, и идем мимо конюшен, каких-то сараев, мимо фруктового сада. Псарные дворы спускаются к берегу речки. Один для борзых, другой для гончих. Они ограждены плотным забором, но с верхнего края двора далеко видно и речку, и лес на том берегу, и поле. За речкой, как говорит Саша, живет лиса. Ей видно собак, и собакам видно лису. Увидят собаки, как гуляет на том берегу лиса, и мчатся вниз к реке, а там забор и ничего не видно. Они кверху летят, и им опять видна лисичка. Снова мчатся вниз, опять забор, и так пока лисичке угодно прогуливаться по лесу.
Подходим к домику возле псарного двора. Саша хлопает арапником. Из домика выходит пожилой человек в полушубке.
— Здравствуйте, Данила Иванович, — говорит Саша. — Это вот к нам приехал из Москвы художник, будет рисовать для журнала. Собак будет рисовать, так вы ему помогайте.
— Ладно, — бурчит Данила Иванович. — К собакам, что ли?
Он отворяет калитку на псарный двор. Входим. К нам со всех сторон бегут борзые. Они приветливо машут хвостами и, изгибаясь, трутся об наши ноги.
Первый раз в жизни я видел собак в таком количестве и таких необыкновенных. Так вот они какие, эти борзые собаки! Этих действительно ни с какими другими не спутаешь. Я с восторгом смотрю на них, глажу их шелковистую псовину и любуюсь их легкими, ловкими движениями, их побежкой, как на пружинках. Данила Иванович ведет нас поглядеть на гончих. Идем мимо каких-то дворов, мимо громадной горы лошадиных костей. Нас провожают борзые и гончие щенки. Они числятся в щенках и пользуются правом гулять на воле до полугода, а там их запрут на псарном дворе вместе со взрослыми собаками. Несколько щенков борзых и гончих лазают по горе лошадиных костей и с треском отрывают присохшие лоскуты мяса и сухожилий.
Входим во двор к гончим. Две-три собаки залаяли, остальные не обратили на нас никакого внимания. Почти все они были рыжие, у некоторых на спине было темное или черное пятно — чепрак, у иных были белые места на голове или лапках. На взгляд непонимающего человека, они производили впечатление грубоватых непородистых собак. Саша объясняет мне их достоинства, их экстерьер.
— Вы посмотрите, — говорит он. — В них есть что-то волчье — и глаза немного раскосые, и голова клином, но вот ухо у них висячее, небольшое, треугольное. Спина немного покатая к заду и гон (хвост) серпом. Смотрите, какая грудь глубокая. А ширина груди!