Еще кое-где курились вулканы, но это были остатки иллюминации. Мы поняли, что нам больше нечего бояться. На нашем судне все остались в живых, кроме бедного повара. Много островков исчезло, зато много появилось новых. В ту пору, я полагаю, туго пришлось учителям географии… Выход из некоторых бухт совсем завалило пемзой. Пароходы с трудом пробивались сквозь нее. На несчастной «Британии» от страшного удара погиб весь экипаж. Потом нашли в кокосовой роще треснувший остов судна…
Мы повернули на восток. Сказать по правде, мало было радости смотреть, как пируют акулы. Да и неспокойно было оставаться среди этих вулканов. Нельзя ручаться, что им не придет в голову снова устроить такое развлечение.
В ноябре мы вернулись во Францию.
В конце этого месяца я заехал в Бордо навестить свою старую тетку. Она теперь уж давно померла, а не умри она, так было бы ей сейчас лет сто двадцать. Ну, вот вечером иду я по улице. Что за чорт? Солнце давно уже зашло, а все небо покрыто на западе огненными языками. Светло было, как днем. Газовые фонари на улицах горели зря. Свет их был совсем зеленый. Все так и останавливались посреди улицы полюбоваться странным зрелищем. Казалось, мы видели зарево огромного пожара. Громадные красные языки поднимались над землею. Часа через два все исчезло, но на другой вечер повторилось то же самое. Говорили, что будто это северное сияние, но я-то видал северное сияние. Совсем не похоже. Да и с какой стати северному сиянию показываться на западе после захода солнца.
Умные люди, впрочем, скоро догадались. Дело в том, что в других местах такие явления стали наблюдаться с конца августа, т.-е. вскоре после извержения Кракатао. Частицы пепла и пемзы были выброшены на такую высоту, что они носились в верхних слоях атмосферы[6].
Дед с удовольствием говорил все это, поглядывая на Жозефа. Любил старик показать, что и он не лыком шит, не хуже, дескать, учителя.
— Стало быть, солнечные лучи и отражались на этой всей дряни, которая носилась по воздуху. А в январе уже здесь, в Аркашоне, выдался холодный день, и даже выпал снежок. И вот снег этот сверху был покрыт серым слоем какой-то странной грязи. To-есть странной она была для других. Я-то сразу узнал ее и собрал немного в коробку. Когда грязь высохла, она превратилась в пепел. Это был пепел вулкана Кракатао, дети мои. Вы видали, как в комнате, если накоптит лампа, копоть долго летает в воздухе. Ну, а этот подлый вулкан был немного побольше лампы. Не правда ли? Он закоптил всю землю и копоть летала по воздуху несколько лет.
Я потом читал в газетах, что такой же пепел находили и в Германии и в Норвегии…
Да, наделал делов Кракатао… семьдесят тысяч человек погибло тогда на несчастных островах… А люди все-таки живут там. Не боятся. Что значит привычка. А кругом еще штук пятьдесят вулканов, которые, того гляди, начнут коптить и небо и землю.
Так вот… А ты говоришь, в книжках прочел. Видеть это надо было… Вот что…
Ну, теперь брысь!.. У меня дела непочатый угол… а тут чеши с вами языком. Отчаливайте!
Говоря так, старик уже клевал носом.
А мы с почтительным страхом смотрели на коробок, где хранился страшный пепел, перелетевший через два океана и видевший землю с высоты в десять раз большей, чем самые высокие горы.
Безымянный палец дедушки Биссанже
Однажды вечером мы сидели на бульваре, который шел от пристани Лафайета.
Жозеф забавлялся со своим фокстеррьером.
Он нашел его еще щеночком, умирающим под забором.
Жозеф приютил песика, воспитал и обучил его разным штучкам.
Собаку звали Шерш, что по-русски значит «ищи».
Шерш умел притворяться мертвым, ходить на задних лапах и вытаскивать из моря всевозможные плавающие предметы; кроме того он замечательно ловил крыс. Отец Жозефа, сначала смотревший на собачонку косо, в конце концов, с нею примирился и даже иногда после обеда угощал ее костями.
У Шерша был темперамент охотника.
Ему было скучно сидеть, сложа лапки. И иногда он здорово трепал соседских кур. Конечно, его за это драли.
На бульваре было многолюдно, как всегда вечером.
Сюда приходили и рабочие и конторщики с семьями поболтать после трудового дня.
Вдруг произошло нечто удивительное.