Медленно и неохотно вышел маленький взъерошенный паренёк в линялой сатиновой рубахе и в истёртых на коленях штанах. Он действительно был похож на горобца.
— Васёк? — удивился Яшка. — Опять ты подглядываешь? Я же тебе повелел — сиди дома.
— А я не подглядываю, — хмуро ответил Васёк. — Я подслушиваю.
— Ох и упорливый ты! — как бы оправдываясь за брата, вздохнул Яшка. — Хуже, чем лошак какой…
Васёк, поняв, что сейчас решится его участь, обратился к Прохору Герасимовичу:
— Примите меня. Я теперь всё могу делать.
— А раньше не мог, значит?
— Не мог. Ботинки у меня совсем новыми были.
— Это как же? — не сразу понял Прохор Герасимович.
— Ну-у, новыми. А теперь они старые. По чём хочу, по том и хожу. Хочу — по воде, хочу — по пылюке.
Ребята засмеялись. Прохор Герасимович тоже засмеялся.
В это время из посёлка долетел громкий женский голос:
— Ванёк! Васёк! Сидор! Пашка! Андрей! Яшка! Куда же вы, разбойство моё, подевались? Яишня простынет!
— Наша мамка! — пробурчал Андрей. — На всю слободу митингует.
— Ну ладно. Пошли по домам, — сказал Прохор Герасимович и поднялся с чугунного колеса, на котором сидел, — в шахтёрском тельнике, высокий, сутулый от многих лет работы в низких забоях.
Ребята начали расходиться. Шесть братьев послушно направились домой. А над посёлком разносился сердитый голос:
— Ванёк! Васёк! Сидор! Пашка!..
Сгустились сумерки. В шахтёрских бараках засветились огни керосиновых ламп. Над вершинами терриконов, где недавно высыпали пустую породу, виднелось голубое пламя: в пустой породе много серы, поэтому терриконы вечно тлеют.
Ребята по двое и по трое переносили на Байдановский террикон уже негодные газовые трубы. Эти трубы валялись подле шахт. И то, что ими занимались дети, никого не удивляло. Дети часто играли на терриконах, пекли в них картошку.
Но теперь это была уже не просто игра, а задание от рудничного комитета большевиков.
На шахту требовалось незаметно провезти грузовик с оружием для восстания шахтёров. А как его провезёшь, когда полицейская управа расположена у самой дороги?
Вот тут-то и пришла на выручку хитрость, которую придумал старый забойщик Прохор Герасимович.
Выполнить эту хитрость должны были ребята. Командовал ребятами Яшка, как самый старший. Он уже работал в шахте: отгребал от забоя уголь.
Когда перенесли все трубы, взялись за лопаты. Васёк тоже взялся за лопату, хотя ручка лопаты была гораздо выше самого Васька.
— Поглубже копайте, поглубже! — наставлял Яшка.
Рыхлая порода копалась легко.
Трубы, которые ребята принесли, были с одного конца завёрнуты и заклёпаны. Этими заклёпанными концами их и закапывали глубоко в горячий террикон.
— Да там горячо, в глубине-то, — жаловался Васёк. Он всё-таки беспокоился о своих ботинках.
Ребята старались не показывать виду, что почти каждый из них прислушивается — не идут ли к террикону полицейские.
В условленном месте, в кочегарке коксовой печи, сидит сейчас Прохор Герасимович. Он, конечно, тоже волнуется за них и ждёт и надеется на своих пацанов-горобцов и девчонок-копчёнок.
В посёлке стояла тишина. Слышался только привычный шум в здании мойки угля, да изредка звенели в шахтах сигналы подъёмных машин.
Когда все трубы глубоко закопали в террикон, их до половины налили водой и потом забили тряпками и заглушками. Труднее всего было вбивать заглушки. Колотили молотком по сосновому брусу, который и вгонял заглушки в трубы.
Наконец справились с последней заглушкой и, усталые, присели отдышаться.
— То-то полицейских заморочим, — сказал Пашка, растирая ушибленные молотком пальцы.
— Настоящая батарея, — кивнул Сидор. — Как жиганёт по башке — и кудахнуть не поспеешь!
— А вдруг и не жиганёт совсем? — усомнилась Фрося.
— Это почему?
— Ну не получится.
— У Прохора Герасимовича — и чтоб не получилось!..
— А что, разве он пробовал прежде такое?
— А может, и пробовал.
— Будет вам, — махнул рукой Яшка. — Пора в посёлок идти.
Ему надо было ещё заглянуть в котельную и доложить Прохору Герасимовичу, что трубы установлены.
Ночью в полицейской управе началась суматоха. В газовых трубах закипела вода, образовался пар, и трубы открыли стрельбу.
Полиция, путаясь в темноте и ничего не понимая, ринулась к Байдановскому террикону.
А тем временем грузовик с оружием, который был укрыт неподалёку в рощице, выехал на дорогу, благополучно миновал полицейский пост и добрался до заброшенной откосной штольни, где был устроен для оружия склад.
ПЕЧАТЬ
В конце проулка Нюта увидела конных жандармов. Сквозь пыль, поднятую копытами сытых лошадей, посверкивали на солнце кокарды и литые медяшки пуговиц на мундирах.
Нюта кинулась в дом к матери. Она догадалась, что жандармы скачут к ним: ведь Нютина мама, Ольга Егоровна, — член подпольной большевистской партии.
Вскочив на крыльцо, Нюта закричала:
— Мама! Жандармы!
Мать втолкнула дочку в дом, поспешно закрыла дверь на цепочную завёртку:
— Тише… Не кричи.
В окно видно было, как жандармы разделились на две группы и начали окружать дом.
Жандармы подозревали, что в этом бревенчатом домишке, с венцовой рубкой по углам и с провисшей, ветхой крышей, хранилась маленькая резиновая печать коммунистов-подпольщиков.
Ольга Егоровна отперла кожаный баульчик, вытащила из-под шёлковой подкладки печать. Печать необходимо было спрятать.
Но куда?
Подпороть матрац и сунуть в него — найдут. Хитрость с матрацем — то это для жандармов не ново. Швырнуть в поддувало печки — разгребут золу и найдут. Закатить под сундук — найдут.
Но куда же тогда? Куда?..
Нюта, испуганная, молча прижалась к столу, на котором стоял картонный коробок с вязальными спицами и клубками шерсти.
На улице у палисадника уже слышны были голоса жандармов. Жандармы спешились и привязывали к изгороди лошадей.
Ольга Егоровна поспешно вытащила из коробка клубок чёрной распушённой шерсти и сунула его Нюте вместе с печатью.
— Обматывай печать. Быстрее, доченька, быстрее, милая. А я их задержу!
Нюта схватила печать и, волнуясь и торопясь, начала обматывать шерстяной ниткой. Нюта понимала, что безопасность мамы и маминых друзей — подпольщиков — зависела сейчас от проворства её пальцев.
…Шаги жандармов направляются к крыльцу. Вот шаги уже на крыльце.
Нютины пальцы мотают шерстяную нитку, мотают.
Громкий стук в дверь.
— Кто? — спокойно спрашивает мама.
— Откройте!
— Я не одета, подождите. — И мама подходит к окну так, чтобы её голова и руки заметны были жандармам, и делает вид, что ищет платье.
А Нютины пальцы мотают шерстяную нитку, мотают.
Жандармы подождали минуту-другую, но потом потеряли терпение и загрохотали в дверь сапогами, рукоятками шашек:
— Откройте! Немедленно откройте!
— Сейчас открою. Видите, одеваюсь…
Мама не отходит от окна и смотрит на пальцы Нюты:
— Быстрее, доченька, быстрее!
Хрустят тонкие доски, напряглась, натянулась цепочная завёртка. Из её проушины высыпаются погнутые мелкие винты — один, потом второй, потом третий… Дверь вот-вот распахнётся.
