Полицейские от страха побледнели, а Лев Потапович позеленел от злости ещё больше.
ГОВОРУН
На Арсановском руднике служил бывший подрядчик Жуйкин по кличке «Медный звон».
Он любил произносить долгие, но пустые речи, как говорили шахтёры — «названивать медным звоном».
Однажды в шахтёрском клубе на собрании, на котором решался вопрос о формировании стрелкового полка из шахтёров-добровольцев, на трибуну взобрался Жуйкин и затеял нескончаемую речь.
А время было горячее, нетерпеливое: на Донбасс наступали интервенты и белобандиты, так что пустых говорунов слушать некогда было.
Из президиума собрания Жуйкину кто-то шепчет:
— Уймись! Слазь с трибуны!..
А Жуйкин не унимается.
Его уже за руки тащат, а он ни в какую — отмахивается и «названивает» дальше.
Тогда шахтёры сняли со стола президиума зелёное сукно, накрыли им Жуйкина и стащили с трибуны. Жуйкин в сукне барахтается, бормочет, пытается ещё что-то досказать.
Но шахтёры покрепче завернули его в сукно, вынесли из клуба и бросили на кучу шлака. А сами пошли на склад получать винтовки и патроны.
МЕДНЫЙ КЛЮЧ
Филька в подтянутой верёвочной опояской шубейке, в поношенной ушанке, насунутой на глаза, вбежал в надворье барака и закричал:
— Терёшка! А Терёшка!
Сильный ветер со снегом бил в грудь, относил крик в сторону.
Фильку схватили за руки и втолкнули в барак. Был ранний час, а в бараке стояла тьма, едва разбавленная утренней морозной синью.
Кто-то зажёг масляный каганец, и тонкая струйка копоти взметнулась к потолку.
В свете каганца Филька увидел своего приятеля, босого, в ватных штанах и ватной куртке.
— Чего разорался? — спросил Терёшка недовольным голосом. — Из-за тебя на мороз босым выскакивай!
Филька вытер рукавом шубейки мокрое от снега лицо и, убедившись, что в бараке все ещё крепко спят, взволнованно заговорил:
— Лямин какие-то запрещённые книжки нашёл, политические!
— Да ну? — удивился Терёшка. — А где нашёл?
— Не знаю. В сундук их запрятал. Мать видела, как он прятал. — И при этом Филька, сын кухарки Лямина, утвердительно качнул головой, отчего ушанка ещё глубже насунулась ему на глаза. — А на сундук во какой замок навесил! — И Филька широко расставил красные с мороза ладони. — И ключ у этого замка тоже во какой, медный. — И Филька немного сузил ладони.
— Неужто такой здоровый? — усомнился Терёшка.
— Угу. Хочешь, забожусь?
Терёшка махнул рукой — не надо, верю.
— А матери сказал, что пойдёт в Соболевку в полицию заявлять. Как метель утихнет, так и пойдёт. И ещё сказал, что теперь его шапка на столе, а большевиков — под столом.
Терёшка начал поспешно накручивать портянки и натягивать валенки.
— Надо скорее предупредить.
— А кого ты будешь предупреждать?
— Найдётся кого, — ответил Терёшка.
Лямин был церковным старостой. Про книги он узнал случайно, когда подслушал в церкви разговор двух старух. Одна рассказывала другой, как она пошла в лесок, что за пожарной будкой, подсобрать гнилушек на растопку, да ковырнула там трухлявый пенёк. А под ним, господи прости, утайка в земле выкопана, и в ней короб, полный книжек, лежит.
Лямин вечером в метель вытащил из-под гнилого пня цинковый ящик с книжками и убедился, что книжки принадлежат смутьянам, которые против царской власти. Тогда он перенёс их в дом и спрятал в сундук до той поры, пока метель спадёт, и тогда можно будет добраться до города и обо всём доложить полицейской управе.
В посёлке была устроена явка — тайная квартира большевистской подпольной организации Соболевской шахты. Здесь, в тридцати верстах от шахты, хранились в безопасности архивы подпольщиков. Ведал архивом Корней Иванович Мальцев. Только ему одному было известно, что в цинковом ящике среди просто политических книг имеется одна непростая книга, хотя она совсем и не политическая. В этой книге между обычными печатными строчками были записаны бесцветными химическими чернилами выступления коммунистов-соболевцев на партийных собраниях. Называлась эта книга протокольной. Если она попадёт к полицейским, они могут заподозрить что-нибудь неладное, провести по её страницам горячим утюгом, и тогда бесцветные чернила проявятся и прежде невидимое сделается видимым. Полицейские узнают фамилии подпольщиков, сроки намеченных забастовок, адреса явок.
Корней Иванович Мальцев с близкими ему людьми приступил к немедленным действиям: старику Ефремычу было поручено следить за Ляминым, чтобы он ненароком не ушёл в Соболевку, а Терёшке и Фильке приказал обшарить в комнате Лямина все углы и попробовать отыскать ключ от сундука. Корней Иванович был уверен, что ключ где-то спрятан, потому что носить его с собой Лямин не станет из предосторожности.
Чуланчик, в котором жили Филька и мать, помещался рядом с комнатой Лямина. Филька и Терёшка дождались того часа, когда Лямин отправился в церковь, и прошмыгнули к нему в комнату.
— Начнём с комода, — предложил Терёшка.
Филька согласился.
Они выдвинули тяжёлые ящики и просмотрели в них бельё, кульки с крупой, ботинки, связки сухих грибов, но ключа не обнаружили.
— Складывай всё, как было, — предупредил Терёшка Фильку. — Чтоб Лямин не заметил.
Когда с комодом покончили, Терёшка сказал:
— Я огляжу запечье, а ты — притолоки у дверей. Оглядели — ключа нет.
Слазили под кровать и под стол, подняли тряпичную подстилку и прутиком от веника поворошили в щелях пола, ощупали рваное сиденье плюшевого кресла, перетряхнули подушки и зипуны. Терёшка заглянул даже в пустую лампадку перед иконой, но всё напрасно — ключа нигде не было.
Огорчённые неудачей, ребята вернулись к Мальцеву. Некоторые члены явки предложили подкараулить Лямина, избить его и заставить отдать ключ. А то и просто ворваться в дом и разломать сундук.
— Вы забываете о конспирации, — возразил Корней Иванович. — Сейчас у Лямина только книги, а тогда будут улики против отдельных коммунистов. Всякий шум, всякая гласность нам могут лишь навредить.
Тогда решено было, что Филька незаметно проведёт в дом кого-нибудь из рабочих и тот осмотрит комнату Лямина сам, благо Лямин всё время в церкви.
Но и вторичный обыск ничего не дал — ключа не оказалось. А сундук, как убедились, так сразу разломать невозможно: он обхвачен коваными обручами и прошит заклёпками.
Вечером неожиданно выяснилось, что ключ Лямин прячет в церкви в железной кружке для сбора пожертвований. Дед Ефремыч заметил, как перед закрытием церкви Лямин выгреб из кружки накопившиеся за день монеты и среди них медный ключ. Деньги сложил в мешочек, чтобы отнести священнику, а ключ снова бросил в прорезь кружки.
И опять собрались члены явки: как быть, что делать?
Метель уже стихла, так что к утру следовало ожидать хорошей погоды, и тогда Лямин приведёт из города полицейских и отдаст им книги.
Каждый придумывал своё, и всё это было невыполнимым. Забраться в церковь, но церковь закрыта. Влезть через окно, но на всех окнах решётки. Вытащить кружку рогачом сквозь решётку, но кружка привязана цепью к столбу. Пойти к священнику и под каким-нибудь предлогом попросить его отпереть церковь, но сам Лямин сидит сейчас у священника, который собрал гостей по случаю престольного праздника.
Думали, так и этак прикидывали, каким путём выручить ключ, но ничего путного придумать не могли. Тут попросил разрешения высказаться старик Ефремыч. Он поднялся со скамьи, поскрёб пальцем подбородок, прищурился и неторопливым говорком начал:
— И то ж помнится, когда я мальчонкой был, довелось мне в пастушатах у попа Феоктиста батрачить, за гусями доглядывать. А тот поп Феоктист…