На голой вершине горы вдруг сверкнула искра. Как будто сталью высекли из кремня. Чуть стороной прошуршало вверху, следом пронесся гром выстрела, на горизонте вода взметнулась столбом, и оттуда долетел затяжной удар разрыва снаряда.
— Ой, ой! Сколько пудов железа гудит! — вздохнул Журавлев.
— По щиту бьют, стрельба учебная, — объяснил Сверлов оробевшему Тимофею. Тимофей разглядел далекое белое пятнышко паруса на плоту, похожее на крыло чайки, и сказал:
— Подъехать бы туда да собрать… Ведь наверняка там массу рыбы набили…
— Кабы самим с треской не перевернуться за компанию. Давайте ловите, нам и эту не увезти, — ответил Сверлов, вытягивая рыбу.
Иногда рыбина срывалась почти у поверхности, но все-таки всплывала, течением уносило ее, а чайки садились прямо на треску.
— Скоро за сапоги будет попадать! — восхищенно говорил Козлов, когда от наваленной рыбы трудно стало передвигаться в ёле.
На замутневшем небе со стороны моря показалась радуга. Концами упираясь в волны и как будто плывя, она приближалась к рыбакам.
— Вот пройдем под радугой и уж наверняка до вечера не будет дождя, — сказал Журавлев.
— Как райские ворота, — заметил Тимофей.
Словно дразня, радуга перестала приближаться к лодке, и расстояние до нее долгое время не изменялось. Потом внезапно радужные ворота побежали навстречу, сначала медленно, затем быстрее. Радуга стала поворачиваться, один конец полукружия обогнал лодку, прошел мимо, и ударил дождь.
— Вот тебе и въехали в райские ворота, — буркнул Сверлов.
— Говорили, — радуга никогда не обманывает, — сказал Тимофей, ошеломленный внезапным душем.
— А вот и верно! Ее нету, — показал Топорков рукою.
Оглядываясь кругом, Тимофей нигде не мог найти следов радуги, видневшейся за минуту до того. Вместо голубого неба серая пелена дождя, все больше плотнеющая. Следом за этим рванул ветер, но не разогнал дождь, а лишь поднял волну и погнал лодку в море.
— Сматывай удочки! Пора! — сказал Сверлов, хлопнув крышкой часов.
Ёла шла еще только по заливу за островом Безымянным, а треск ее уже давно слышали на берегу.
— Вот пешеходы! — улыбнулся дежурный по рейду. — Придется в таблицу внести новые опознавательные знаки.
Встречать «Кочергу» вышла целая процессия, и всех комбат заставил таскать рыбу.
Ящики и корзины ставили на весы, кладовщик записывал и доложил комбату итог: «Шестьсот без пяти килограммов!»
— Ого! Пять человек… по сто двадцать килограммов на одного за три часа! Выгодно вас отпускать! Звоните по соседним частям, чтобы приходили за свежей рыбой.
Сразу пошла слава о «Кочерге». Кто присылал за рыбой, кто забегал в кают-компанию попробовать поджаренной; всем подавался аппетитнейший зарумяненный кусок рыбы, величиною с тарелку. Но больше всего было охотников самим половить. И хотя стук «Кочерги» можно было слышать в любую погоду, — желающих порыбачить набралась длиннющая очередь.
Кроме рыбалки, «Кочергу» стали посылать на выполнение заданий: то отбуксировать щит для учебной стрельбы артиллеристов, то вывести с мелководья сорванные штормом звенья бонового заграждения.
— Этот каботажно-мелевой вездеход всюду пролезет, — смеясь, сказал начальник рейдового поста, наблюдая в бинокль, как между маленькими островками Медведком и Грибком, где в отлив бывало сухо, ёла протаскивала понтон, давно лежавший на камнях.
— Так нам, пожалуй, скоро и флаг дадут, — ухмыльнулся Журавлев.
Работа отнимала время, которое можно было использовать для рыбалки, но Сверлов был только рад и говорил:
— С этими поручениями нас зачисляют на боевое снабжение, а значит, и для рыбалки будет хорошее горючее.
Бочку из-под «лунной смеси» поставили на лодку, и ёла, следом за эсминцем, подошла к пирсу, где по шлангам перекачивали нефть в корабли.
— Эй, на борту! — крикнули со стенки. — Сколько вам? Тонн пятьсот?
— Сто тысяч граммов, — ответил Сверлов с серьезным видом.
ТУЗИК
Базовый поселок вклинился между скал у самого, как говорится, синего моря. Только море было не синее, а скорее зеленое.
Накатывает море спокойные волны на берег, завивается вода вокруг камней, словно прозрачное кружево, а в завитках блестят пузырьки воздуха.
В бурю к морю лучше не ходи: в бешеной пене не разберешь ничего, только дикий рев да удары слышны оттуда. Таких дней на севере больше, чем спокойных. Тундра и скалы так обдуты ветром, что, глядя на них, бури не замечаешь: ветер валит с ног, а скалы и щетина кустарника, закрученного, словно проволока, не шелохнутся. Жестка земля.