Зимою в белых бескрайних равнинах и не разглядишь ничего, — глазу остановиться не на чем. Весною чуть зазеленеет тундра, на болотцах поднимается щетинка молодой осоки, откроется вода в озерах, а скалы всё еще стоят не одетые. Только осенью тундра зелена по-настоящему. Но едва растительность войдет в силу, — хватит мороз. И развернутся багряные, голубые, красные и пламенно-желтые ковры. Это брусничный лист и морошка, кусты черники и лишайники укрыли каждый склон, каждый камень, как разноцветные шелка.
В этих пышных коврах спелые ягоды. Даже грибы! Вот уж чего не ожидаешь встретить в Заполярье, так это грибы.
В ярком наряде, не успевающем завянуть, уйдет земля под снег. Ждешь по весне проталин с цветными узорами, а они, глядишь, вылиняли и стали серого цвета.
Берег морской извилист, с заливчиками, бухточками, в уступах и мысочках. Сливается море и тундра, как две сцепленные зубчатки; одна шлифованная, гладкая в тихую погоду, в вечном движении, другая тяжелая, неподвижная, но в лучшее свое время цветистая.
Иди, кажется, век по этой земле и не встретишь человека. Но не так это. Редко, очень редко расположились рыбацкие становища, пешком не пройти от одного до другого, но есть они. Устроились в бухточках. Тут море спокойнее и тундра ровнее, приветливее.
Пришел раз корабль на базу, и прибыл один пассажир без документов. Как вы думаете, кто это был? Это был Сережа. Его мать приехала работать в парикмахерской базы, и Сережа оказался первым мальчиком среди жителей нашего полуострова.
Флотские мастера сшили ему кое-какое обмундирование. И вот Сережа в матросской бескозырке с ленточками, в бушлатике; лицо красное от ветра, нос пуговкой, а руки в «цыпках».
Увидел Сережу начальник тыла и огорошил Архипа Ивановича:
— Привезенного леса хватило на постройку пирса, остатков хватит на школу, — сказал начальник тыла.
— Это для одного мальчишки школу? — возмутился Архип Иванович.
— Почему для одного? Будет больше. Местные своих привезут из тундры. Всем школа нужна. Надо строить, — заключил начальник.
Целый день Сережа на улице; как тихая погода, — нет его нигде, как ветер и волны, — напролет целый день крутится тут. Играет один, воюет один, охоту придумает — все один. Воевать Сереже было интереснее всего.
На самом деле — тут кругом фронт, за каждым островком мог прятаться враг, за каждой волной — вражеский перископ, за каждым вершком горизонта — дымки вражеских крейсеров или точки самолетов.
Враги чаще бомбили рейд, но попадали и по берегу. Никогда Сережа не прятался, и — только защелкают зенитки — он на берегу, на самой высокой скале, чтобы лучше было видно.
Порой самолет, как гривенник, блестит в небе, а вокруг него черные и белые дымки разрывов. Стоит Сережа, задрав голову, и думает:
«Эх! Дали бы мне разок выстрелить из пушки — одним бы снарядом сшиб».
Зато уж когда зенитчики попадут или наши истребители успеют накрыть налетчиков и враг повалится через крыло, дымя, как головешка, радуется мальчик больше всех и громче всех.
С горы Сережа окинет взглядом все приземистые базовые постройки, не отличимые от скал, и пройдет, как по своим владениям.
По шоссейной дороге дойдет до пирса и еще замечание сделает, что угол брезента на штабеле груза не худо было бы закрепить получше, а то ветром сорвет. По узким тропинкам, вьющимся меж камней, зайдет на инженерный склад, побывает в котельной, бане и доберется до конюшни. Если тут встретится с Архипом Ивановичем, — разговору у них хватит надолго.
Нравился Сереже клуб с просторным деревянным крылечком, обшитый новыми досками и выкрашенный Бордюжей по-боевому: отдельными пятнами, так, чтобы с воздуха больше походил на груду камней. Особенно интересно в клубе, когда механик перематывает киноленту.
Или придут на базу упряжки оленеводов. Сначала Сережа удивился, — как это летом на санях ездят? Но сразу же понял, что на колесах по тундре не проедешь, и встречал приезжих, как старых друзей.
Или попросят куда-нибудь сходить с поручением, — в каждом месте удавалось чем-то помочь.
Вот если уж совсем нечего делать, — Сережа строит укрепления впрок. Достал телефон, установил дальномер. Порой думаешь, — как только он терпит на ветру? Руки замерзнут, нос посинеет, а он ничего не замечает.
— Иди, Сережа, домой, — говорю я, а он в ответ:
— Чего я дома буду сидеть? Мама только вечером придет. Она работает.