Толовую шашку я пристроил к шарику меж рогов.
— Ты смотри не стукни, — просит Архип Иванович.
Я и сам действую со всей аккуратностью. Знаю, что стукни я — и не только нас, но и лыжи наши не найдешь.
В толовую шашку вставили детонатор, а от него идут провода. Протянули мы провода до розового камешка, откуда стрелял Архип Иванович из пулемета, — на катушке еще остался запас. Отошли мы от мины порядочно, да место-то уж очень ровное. Хорошо бы поглубже в землю спрятаться.
Я предлагаю еще дальше уйти. Архипу Ивановичу не хочется разматывать остальной провод, не хочется его мочить и пачкать. И он доказывает, что расстояние достаточно большое.
— Нет уж, — говорю, — давай на всю катушку. Вон за скалою будет спокойнее. А то ручку от машинки не дам.
Такое правило есть, — когда подготавливают взрыв, ручка от электрической машинки должна быть отдельно. Иначе крутнет кто-нибудь ненароком, выскочит искра — и все взлетят на воздух.
— Вот здесь остановимся, — сказал Архип Иванович, выбрав место у самой скалы.
Посмотрел я кверху, — над головой по всей высоченной стенке нависли ледяные глыбы. Если сшибет лед ударом взрывной волны, — нас этими кусками забьет и тут же похоронит. Сразу не убьет, так останешься под обломками и потом утонешь во время прилива.
На шлюпке я бы отошел метров на сорок-пятьдесят, чтобы фонтан грязи и осколков перелетел через голову — и ладно. А тут не знаешь, как она стеганет по пяткам.
— Нет, — говорю, — давай возьмем еще немного в сторону.
В конце концов увел я старшину в каменный закуток, такую маленькую пещерку, — только нам двоим заползти. Тут-то уж потолок и стены надежны: чистая скала.
Там мы легли, присоединили провода к машинке, Архип Иванович взял ее и крикнул:
— Салют Первомаю!.. — да как крутанет ручку!
Тут мина и рванула. Поднялся огромный черный столб. Что только она не натворила! Мимо нас пролетел снежный обвал, потом с неба пошел дождь из ракушек и песку. Вдоль берега на нас справа и слева летят черные тучи: это утки носятся, как угорелые. А гул был такой, что оглушило нас обоих. Кричим и друг друга не слышим.
Стали мы обратно провод на катушку сматывать, — видим, порядочно песок переворошило. Кое-где его пропахало, а кроме того, на большом пространстве появились рябины-выбоины от упавших сверху осколков.
Показал я на розовый камень с черными жилками — на него надета чугунная шляпа: целую тарелку от мины оторвало, и она туда прилетела. Обернулся я, — нету нашей куклы. Будто вмиг растаяла. Сдунуло ее, как пылинку. Где шляпа, где борода! И записку мою с приветом подрывнику Лукошину я больше не видел.
— Отсалютовал? — спрашиваю его.
— Здо́рово! — кричит он и показывает на утиные стаи.
— Останься мы на старом месте, надело бы тебе эту шляпу, или улетели бы вслед за утками, как наша снежная кукла. И хорошо, что ты пулей в рожок не попал. Отсалютовали бы вместе с пулеметом и розовым камешком!
Наш салют слышали в обоих поселках. В южном товарищи поздравили нас с успехом, а в северном — командир отдал благодарность в приказе за то, что мину мы не прозевали.
Празднуем мы Первое мая, а берег наш с виду по-прежнему необитаем, и ни один враг еще не проведал, что тут высадилась батарея.
И проходят караваны кораблей, спокойно дымя и зная, что их путь охраняют и с берега, и с моря, и с воздуха, и со стороны морских глубин.
РЕЙС АРХИПА ИВАНОВИЧА
Вскоре прислали к нам воинскую часть, зенитные батареи. Сказали, что тут будет база, велели строить дороги и совершенно неожиданно для Архипа Ивановича прислали лошадей.
Для людей поставили дома маленькие и большие, даже двухэтажные, построили клуб, столовую, настоящую баню. А батареи так запрятали в землю, что не найдешь их никак. Вырос наш поселок, и не узнать его. И все это за один полярный день — полгода.
Лошадей Архип Иванович любил и заботился о них больше, чем о себе.
У нас на побережье растет только мох, да еще камней наберешь сколько угодно. Все остальное, даже дрова, привозили на пароходах. Придет пароход и начнет выгружать: тут мука и снаряды, консервы и бревна, кирпичи, овес и сено для лошадей, картошка для нас.
Эх, только в Заполярье так вкусна свежая картошка! Дымятся картошины на тарелке, рассыпчатые и горячие, как огонь. Или поджарит повар картошку, — ни на какие консервы не променяешь.
Каждый принимает свои грузы. Артиллерист — снаряды, продовольственник — все съестное, строители — кирпичи и бревна. Пассажиров встречает комендант. Весь фураж — лошадиный корм — забирает старшина Лукошин.