— Что натворил? — повторил Малвени. — Опозорил себя, хоть это еще полбеды, но ты еще роту «Б» опозорил, а что хуже всего — опозорил меня! А ведь кто как не я учил тебя быть солдатом, когда ты был еще дрянным, плаксивым, неуклюжим новобранцем. Да ты и сейчас не лучше, Стэнли Ортерис!
Ортерис смолчал. Потом расстегнул тяжелый пояс, утыканный значками полудюжины полков, над которыми одержал победу его собственный полк, и протянул Малвени.
— Драться я с тобой не могу, Малвени, рост не позволяет, — сказал он, — да и все равно ты меня поколотишь. Вот, держи ремень — можешь разрубить меня пополам, если хочешь.
Малвени обернулся ко мне.
— Оставьте нас одних, сэр, нам надо с ним потолковать.
Я оставил их и по дороге домой раздумывал об Ортерисе и о моем приятеле, которого я люблю, рядовом Томми Аткинсе вообще.
Но так ни до чего и не додумался.
В карауле
Der jüngere уланы
Сидят mit offenem рот
И слушают, как Брайтман
Про бой на юге врет
И учит vor dem схваткой
Молитву сотворить,
А заодно и шнапса
Как следует хватить.
— Матерь божья, заступница, ну какого черта нас занесло в эту глушь и до каких пор нам тут торчать? Ответьте мне, сэр.
Говорил Малвени. Время действия — час ночи, июньской, удушливо-жаркой, место действия — главные ворота форта Амары, самого унылого и безотрадного форта во всей Индии. Почему в это время там оказался я — касается только сержанта Макграта и караульных.
— Подумаешь, спать охота! — продолжал Малвени. — Чего караульным сделается? Простоят до смены, не сахарные.
Малвени был гол до пояса, с Лиройда, лежавшего на соседней койке, струйками стекала вода, которой только что окатил его из меха Ортерис, облаченный в белые подштанники; четвертый рядовой, лежа с открытым ртом под ярким светом большого фонаря, беспокойно бормотал что-то во сне. Жара под кирпичной аркой стояла ужасающая.
— Хуже ночи не припомню. Ей-богу! Ад на землю выволокли, что ли? — проворчал Малвени.
Раскаленный ветер, словно морская волна, прорвался в ворота; Ортерис выругался.
— Полегчало тебе малость, Джок? — спросил он Лиройда. — Ты зажми голову между колен. Сразу все как рукой снимет.
— Ох, отстань. Отстань, и гак у меня сердце сейчас наружу выскочит. Ох, дайте мне сдохнуть, сдохнуть бы! — простонал великан йоркширец, который, как все крупные, полнокровные люди, особенно тяжко переносил жару.
Спавший под фонарем на мгновение проснулся и приподнялся на локте.
— Так подыхай, и будь ты проклят! — произнес он. — Я и сам проклят — и умереть не могу!
— Кто это? — прошептал я, так как голос показался мне незнакомым.
— Чистокровный джентльмен, — ответил Малвени. — В первый год побыл капралом, на другой — сержантом. К офицерскому чину гак и рвется, но пьет, как рыба. Помяните мое слово, он отправится на тог свет еще до наступления холодов. Вот так, глядите!
Он скинул с ноги сапог и дотронулся голым пальцем до спускового крючка своего «Мартини». Ортерис неправильно истолковал его движение, и в следующую секунду винтовка отлетела в сторону, а Ортерис встал перед ним, сверкая глазами,
— Ты что? — возмущенно сказал Ортерис, — Ты что? Мы-то без тебя что делать будем?
— Спокойней, малыш, — ответил Малвени, мягко отстраняя его, — Не собираюсь я ничего такого делать и не соберусь, пока Дайна Шедд жива. Просто я показывал кое-что.
Лиройд, скорчившийся на койке, застонал, а джентльмен-рядовой вздохнул во сне. Ортерис взял протянутый Малвени кисет, и мы втроем степенно и молча задымили, а тем временем перед нами на гласисе, как черти, крутились пыльные вихри и мели раскаленную равнину.
— Стаканчик? — спросил Ортерис, отирая лоб.
— Не мучь ты людей разговорами про выпивку, — проворчал Малвени, — а то как загоню тебя в ствол да садану в воздух — будешь знать.
Ортерис хмыкнул и извлек из ниши на веранде шесть бутылок имбирного пива.
— Ах ты Макьявел, где ты это раздобыл? — с восхищением спросил Малвени, — Не базарное, сразу видно.
— А ты почем знаешь, какое пойло потребляют офицеры? — отозвался Ортерис, — Ты что, буфетчик?
— Погоди, сынок, ты еще когда-нибудь угодишь под военный суд, — сказал с укоризной Малвени, — но… так и быть, — он откупорил бутылку, — на сей раз я насчет тебя не доложу. Офицерские харчи еще никому не вредили, а выпивка и подавно. За удачу! Война сейчас или не война… Впрочем, времечко и впрямь поганое. Итак, за войну! — Он поднял бутылку с безобидным пойлом и помахал на все четыре стороны. — За войну, будь она проклята! Север, восток, юг и запад! Джок, трясогузка несчастная, иди сюда, выпей!
Но Лиройд, совершенно потерявший голову от страха перед смертью, которую предвещали вздувшиеся у него на шее вены, призывал создателя разом покончить с ним и в промежутках хватал ртом воздух. Ортерис вторично окатил его водой, и великан немного ожил.
— Ох, не знаю, выживу ли я! Да и чего ради жить-то? Послушайте, ребята! Я устал, до смерти устал. Кости — и те у меня размякли. Ох, дайте околеть!
Под сводом кирпичной арки прерывистый шепот Лиройда отдавался гулким эхом. Малвени беспомощно взглянул на меня, но я-то помнил, как однажды, в трудный-претрудный день на берегу реки Кхеми, вконец отчаявшийся Ортерис чуть не сошел с ума и как умело изгнал духа безумия чародей Малвени.
— Говорите же, Теренс, — сказал я, — не то Лиройд у нас совсем взбесится, а это будет почище, чем с Ортерисом. Говорите! На ваш голос он отзовется.
Ортерис предусмотрительно побросал винтовки караульных на койку Малвени, а тот повысил голос, как будто уже давно рассказывал одну из своих историй, и, повернувшись ко мне, произнес:
— Ваша правда, сэр, хоть в казармах, хоть за их стенами, ирландцы — это сущие дьяволы. В таком полку служить впору лишь здоровым парням с кулаками, как у чемпионов. Беззаконие в ирландском полку — хуже, чем в Содоме, а уж какую резню устраивают эти отпетые, остервенелые разбойники на поле боя!.. Мой первый полк был ирландский — сплошные фении и бунтовщики до мозга костей, но за Вдову дрались, кстати, лучше всех они, мятежники-ирландцы. Черные тайронцы. Слыхали о таких, сэр?
Слыхал ли я! Я знал, что полк этот — редкая коллекция отъявленных мерзавцев, похитителей собак и кур, мародеров и при этом самых отчаянных сорвиголов во всей армии. Пол-Европы и пол-Азии имели все основания помнить черных тайронцев — да сопутствует удача их истрепанным знаменам, как им всегда сопутствовала слава!
— Ух и ребята же были — кипяток с уксусом! Я и сам как-то раз погорячился — раскроил одному парню череп пряжкой и после некоторых неприятностей, каких — распространяться не буду, попал в Старый полк и принес с собой репутацию молодца, который умеет за себя постоять.
Но, как я вам уже докладывал, в один прекрасный день мне опять довелось повстречаться с черными тайронцамн, как раз когда они нужны были позарез. Ортерис, сынок, как называлось то место, куда послали одну роту наших и одну роту тайронцев, чтобы мы обошли гору, спустились вниз и малость проучили патанов? Это было после Газни.
— Не знаю, как называли его окаянные патаны, а мы прозвали его Театром Сильвера. Неужто сам не помнишь?
— Верно, верно, Театр Сильвера, ущелье между двумя горами, узкое, как талия у девчонки, а темно там было, как в колодце. Патанов там было видимо-невидимо, и величали они себя, по своему нахальству, ни больше ни меньше как резерв. Помнится, наши шотландцы и отряды гуркхов прижали патанские полки. Шотландцы и гуркхи неразлучны, как близнецы, даром что непохожи. И напиваются вместе, когда господь сподобит. Так вот, роте Старого полка и роте тайронцев приказали обойти гору и выоить оттуда патанский резерв. Офицеров у нас не хватало — дрисентерия началась, а они не берегутся, нам и дали на роту только одного офицера, но зато он был не промах — пальца в рот не клади.