— Что слышно? — спросил Холден.
— Не мне сообщать такие новости, покровитель убогих, но… — и старик протянул трясущуюся руку ладонью вверх, как человек, принесший добрую весть и по праву ждущий награды.
Холден бегом пересек двор. Наверху светилось окно. Лошадь, привязанная у ворот, заржала, и как бы в ответ из дома донесся тонкий, жалобный звук, от которого у Холдена вся кровь бросилась в голову. Это был новый голос; но он еще не означал, что Амира жива.
— Кто дома? — крикнул он, стоя на нижней ступеньке узкой каменной лестницы.
В ответ раздался радостный возглас Амиры, а потом послышался голос ее матери, дрожащий от старости и гордости:
— Здесь мы, две женщины — и мужчина, твой сын.
Шагнув через порог, Холден наступил на обнаженный кинжал, который был положен там, чтобы отвратить несчастье, — и клинок переломился под его нетерпеливым каблуком.
— Аллах велик! — почти пропела Амира из полумрака комнаты. — Ты принял его беды на свою голову.
— Прекрасно, но как ты, жизнь моей жизни? Женщина, ответь, как твоя дочь?
— Ребенок родился, и в своей радости она забыла о муках. Ей скоро будет лучше; но говори тихо.
— Ты здесь — и скоро мне будет совсем хорошо, — проговорила Амира. — Мой повелитель, ты так долго не приезжал! Какие подарки ты привез мне? Нет, сегодня я припасла для тебя подарок. Посмотри, моя жизнь, посмотри! Ты никогда не видел такого младенца. Ах, у меня нет даже сил высвободить руку…
— Лежи спокойно и не разговаривай. Я с тобой, бечари.
— Ты хорошо говоришь: нас связала крепкая веревка, которую уже не разорвать. Тебе довольно света? Посмотри: на его коже нет ни пятнышка! Никогда еще не было на свете такого мальчика. Слава Аллаху! Из него вырастет ученый человек, пандит, — нет, королевский солдат. А ты, моя жизнь, ты любишь меня так же, как раньше? Ведь я теперь такая худая и слабая. Ответь мне правду.
— Да. Я люблю тебя так же, как любил всегда, — всем сердцем. Лежи спокойно, мое сокровище, и отдыхай.
— Тогда не уходи. Сядь рядом — вот так. Мать, господину этого дома нужна подушка. Принеси ее. — Новорожденный чуть заметно пошевелился под боком у Амиры. — О! — сказала она, и ее голос дрогнул от нежности. — Этот мальчик — богатырь от рождения. Какой он сильный! Как он толкает меня! Свет не видел ничего подобного! И он наш, наш сын — твой и мой. Положи ему руку на голову; только будь осторожен — ведь он так мал, а мужчины так неуклюжи.
Стараясь не дышать, одними кончиками пальцев Холден прикоснулся к покрытой пухом головке.
— Он уже мусульманин, — сказала Амира. — Пока я лежала ночами без сна, я шептала ему призыв к молитве и повторяла исповедание веры. Чудо, что он родился в пятницу, как и я. Он так мал, но уже умеет хватать пальчиками. Только осторожно, жизнь моя!
Холден дотронулся до беспомощной крохотной ручки — и Она еле ощутимо обхватила его палец. Это прикосновение пронзило его до самого сердца. До сих пор все мысли Холдена были поглощены Амирой. Теперь же он начал осознавать, что в мире появился еще кто-то — только трудно было сразу поверить, что это его собственный сын, человек, наделенный душой. И он погрузился в раздумье, сидя подле задремавшей Амиры.
— Уходи, сахиб, — сказала шепотом мать. — Нехорошо, если она увидит тебя, проснувшись. Ей нужен покой.
— Я ухожу, — покорно согласился Холден. — Вот деньги. Позаботься о том, чтобы мой сын ни в чем не нуждался и рос здоровым.
Звон серебра разбудил Амиру.
— Я не наемная кормилица, — произнесла она слабым голосом. — При чем тут деньги? Неужели из-за них я стану заботиться о нем больше или меньше? Мать, отдай эти деньги назад. Я родила сына моему повелителю.
Тут силы окончательно покинули ее, и, едва успев договорить, она погрузилась в глубокий сон. Холден, успокоенный, неслышно спустился по лестнице и вышел во двор. Его встретил, прищелкивая языком от удовольствия, старик сторож Пир Хан.
— Теперь в этом доме есть все, что нужно, — сказал он и без дальнейших объяснений сунул в руки Холдену старую саблю, оставшуюся еще с тех времен, когда Пир Хан служил в королевской полиции. От колодца донеслось козье блеянье.
— Две козы, — сказал Пир Хан, — две самые лучшие козы. Я купил их за большие деньги; и раз не будет пира по случаю рождения, все мясо достанется мне. Хорошенько рассчитай удар, сахиб! Сабля не очень надежная. Подожди, пока козы перестанут щипать цветы и поднимут голову.
— Зачем это? — спросил изумленный Холден.
— Как зачем? Надо принести искупительную жертву, иначе новорожденный не будет защищен от злого рока и может умереть. Покровитель убогих знает, какие слова полагается говорить.
Холден и в самом деле заучил когда-то слова жертвенной молитвы, не думая, что в один прекрасный день ему придется произнести их всерьез. Сжимая в руке эфес сабли, он вдруг снова ощутил слабое пожатие пальчиков ребенка — и страх потерять этого ребенка подступил ему к сердцу.
— Бей! — сказал Пир Хан. — Когда в мир приходит новая жизнь, за нее платят другой жизнью. Смотри, козы подняли голову. Бей с оттяжкой, сахиб!
Плохо понимая, что делает, Холден дважды рубанул саблей и пробормотал мусульманскую молитву, которая гласит: «Всемогущий! Ты дал мне сына; приношу тебе жизнь за жизнь, кровь за кровь, голову за голову, кость за кость, волос за волос, кожу за кожу!» Лошадь всхрапнула и дернулась на привязи, почуяв запах свежей крови, фонтаном брызнувшей на сапоги Холдена.
— Хороший удар! — сказал Пир Хан, обтирая клинок. — В тебе погиб великий воин. Иди с легким сердцем, рожденный небом. Я твой слуга и слуга твоего сына. Да живет твоя милость тысячу лет… а козье мясо я могу взять себе? — И довольный Пир Хан удалился, разбогатев на целое месячное жалованье.
Сгущались сумерки; над землей низко стлался туман. Холден вскочил в седло и пустил лошадь рысью. Его переполняла отчаянная радость, вдруг сменявшаяся приливами неясной и казалось бы беспредметной нежности. Волны этой нежности охватывали его, подступали к самому горлу, и он ниже нагибался над седлом, пришпоривая лошадь. «В жизни не испытывал ничего подобного, — думал он. — Заеду, пожалуй, в клуб немного развеяться».
Ярко освещенная бильярдная была полна народу; как раз начиналась игра в пул. От света и шумного общества голова у Холдена пошла кругом, и он во все горло запел:
— В самом деле? — отозвался из угла секретарь клуба. — А не сказала тебе случайно эта красотка, что у тебя с сапог течет? Боже правый, да они в крови!
— Ерунда! — сказал Холден, снимая с подставки свой кий. — Разрешите присоединиться? Это не кровь, а роса. Я ехал по высокой траве. Черт возьми! Сапоги и верно ни на что не похожи!
— Желтый по синему — зеленому играть, — монотонно выкликнул маркер.
— «Станет капита-аном…» Маркер, у меня зеленое? «Станет капита-аном…» А! скверный удар! «…как был его отец!»
— Непонятно, с чего это вы так развеселились, — ядовито заметил некий ревностный чиновник из молодых. — Нельзя сказать, чтобы власти были в восторге от вашей работы на месте Сандерса.
— Выходит, надо ждать нахлобучки от начальства? — сказал Холден с рассеянной улыбкой. — Ничего, переживем как-нибудь.
Разговор завертелся вокруг неисчерпаемой темы — о служебных обязанностях каждого и о том, как они исполняются, и Холден понемногу успокоился. Он пробыл в клубе допоздна и с неохотой возвратился в свое пустое и темное холостяцкое бунгало, где его встретил слуга, по-видимому, полностью осведомленный о делах хозяина. Большую часть ночи Холден провел без сна, а когда под утро забылся, ему пригрезилось что-то приятное.