От толпы отделилась стайка женщин и идёт сюда. Правнучки. Ах вы, внученьки мои. Они идут ко мне с цветами. Надо ж их принять в свои объятия. В смысле, цветы принять, а не внучек. Внучек принять нельзя. Тьфу ты! Они лезут все ко мне со своими поцелуями, прикасаются слюнявыми ртами. Одна, вторая, третья… тридцать пятая, пятьдесят вторая… Сбился со счету. Боже ж ты мой, сколько их у меня! Нет, внуков я уже не выдержу. Не пе-ре-жи-ву…
— Господин Хонг, господин Хонг! Вам лучше? Очнитесь! — перед глазами плавает фельдшерица в белом, как молоко, халате.
— Будь ты проклята! — шепчу я ей и закрываю глаза.
Меня откачивают, силком ставят на ноги. Совет решает, что всё в порядке, со мной просто приключился галлюциногенный бред, и можно продолжать церемонию.
С этого момента я уже ничего не помню. Меня держат под руки четыре мои банщицы-парикмахерши. А перед глазами всё плы-плы-вёт…
Очнулся я уже в грузовике. Огляделся исподтишка. Сижу рядом с водителем и почетным членом Совета, который пытается напоить меня горячим чаем. Он елейным голосом рассказывает, как они — весь народ, вся страна, будут помнить своего Хонга и почитать его. Меня, значит. На моих коленях колыхается сума с провизией. Она моя, её никому трогать нельзя. Тяжелая. Бедрам, высохшим от жизни, больно. Я хочу убрать мешок с колен, выкинуть его в открытое окошко в то, что рядом с водителем.
«Сиди! Сиди тихо, старый болван», — шепчу я себе беззвучно.
Но новая волна беспокойства уже захлестывает меня. Ну уж с этой волной бороться я не в силах:
— Где, где Хонг? — кричу я на всю кабину и начинаю метаться из стороны в сторону. — Я не попрощался с Хонгом, выпустите меня!
Глаза у представителя власти сжались в узкую полоску, рот искривился, и даже благовония, которыми он пропитал свой синий мундир, стали медленно улетучиваться от него и перетекать в рот водителя.
— Хонг? — весело переспросил разодетый в народном стиле водитель. — Хонг сон Донг, ваш правнук? Он едет вместе с нами в шестой машине, не переживайте господин Хонг!
— Правда? — мои старческие губы затряслись от радости, тремор рук усилился, я больше не смог держать в руках кружку с чаем.
Советник забрал у меня кружку и успокоился: «Старик звал не сам себя, а какого-то другого Хонга», — рот у представителя власти выровнялся, желто-карие глаза снова округлились, а запах одеколона стал медленно вытекать изо рта водителя и усаживаться на своё прежнее место — на синий фирменный пиджак.
Вереница из 12 бронированных машин благополучно преодолела жилую зону, дикую зону и теперь медленно перемалывала массивными колёсами хрустящий шлак и вулканический пепел. Темная пустынная пустота. Смотреть в окно скучно. Ехать, поди, ещё целый год. Я засыпаю. А то! В моем чае наверняка было снотворное. Так положено. Стар и мал такие расстояния так запросто не переживут. Уж и не помню через сколько часов я проснулся. Но был напоен, накормлен, выведен до ветру, усажен на прежнее место, и снова сражен долгим принудительным сном.
Я открыл глаза уже стоя у края зыбкой пропасти, гудящей монотонную песнь ветров. Вереница военных отделяла меня от моих же ближайших родственников. Совсем не страшно. Я осторожно заглянул вниз. Внизу светло, а впереди пустота, но светлая пустота, добрая, зовущая. Вверху тоже светло. День. Хорошо. Как же тут хорошо! Как хочется прыгнуть. Я никогда тут не был. Почему я тут никогда не был? Сиганул бы ещё сто лет назад в эту зовущую пустоту и дело с концами! Почему, ну почему я тут никогда не был?
Оглядываюсь. Позади меня вереница военных и кровавое пятно родственников. Я щурюсь подслеповатым взором, пытаясь разглядеть Хонга. Не вижу! Не вижу, черт побери! По каменным лицам военных я вдруг четко осознаю, что Хонга ко мне уже не подпустят. Никого не подпустят! Я зачем-то ищу взглядом своего ряженого водителя. Не нахожу.
— Хонго! Хонго! Хон-го! Хонго! Хо-о-о-нго! — кричу я в красную кровавую зону.
Но в ответ получаю лишь толчок в спину:
— Заткнись, корявый хер! — Советник синим войлоком своего костюма поглотил остатки моего сознания.
Он склонился надо мной, и стараясь как можно более вежливо снять с меня сандалии. Мои сандалии отправятся в музей, я это знаю. Советник наконец разогнулся и помахал стоптанными сандалиями вдалеке стоящей публике.
— Прыгай, болван! — так же невозмутимо вымолвил Советник и брезгливо, двумя пальцами, стараясь не прикасаясь ко мне, ткнул в вещмешок, висящий у меня за спиной. Я зашатался, как былинка на ветру. Тело, стоящее на краю земли, оказывается, такое лёгкое, невесомое. Оно почти не давит на почву. А почва тут местами зыбкая. Большие ямы прячутся под толстым слоем черной глины. Даже броневики должны быть где-то далеко отсюда, в трех днях пути. Ах, да, и мой ряженый шофер где-то там, в своем тракторе… в машине… в броневике…