Ничего, но прямо в воздухе висело большое красное распятие — тот большой перевернутый крест, вырезанный кровью на плоти; но Джорла вообще не был виден! Парящий кровавый крест в воздухе, а потом бормотание.
Джорла — или то существо — чем бы оно ни было — пробормотал несколько слогов, выбираясь из склепа. Саундтрек зафиксировал их. И мы не видели ничего, кроме этого креста; но слышали голос Джорлы, доносящийся из небытия. Мы слышали, что он твердил, падая обратно в склеп.
Это был адрес в каньоне Топанга. Зажегся свет, и было приятно видеть его снова. Кинкейд позвонил в полицию и направил ее по адресу, прозвучавшему в кадре. Втроем, в кабинете Кинкейда, мы ждали звонка из полиции. Мы пили, но не разговаривали. Каждый из нас думал о Карле Джорле, дьяволопоклоннике, предавшем свою веру, о своем страхе мести. Мы думали о смерти австрийского режиссера и кровавом распятии на его груди, вспоминали исчезновение Джорлы. А потом эта жуткая призрачная штука на экране, кровавый крест, повисший в воздухе, когда голос Джорлы простонал адрес.
Зазвонил телефон.
Я поднял трубку. Звонили из полицейского участка. Они доложили о результатах. Я потерял сознание, и прошло несколько минут, прежде чем пришел в себя. Еще несколько минут потребовалось, прежде чем мне удалось открыть рот и заговорить.
— Они нашли тело Карла Джорлы по адресу, указанному на экране, — прошептал я. — Он лежал мертвым в старой лачуге на холмах. Его убили. На груди у него обнаружили перевернутый окровавленный крест. В полиции думают, что это работа каких-то фанатиков, потому что то место было набито книгами по оккультизму и черной магии. Они говорят…
Я сделал паузу. Глаза Кинкейда приказывали: «Продолжай».
— Говорят, — пробормотал я, — что Джорла умер по меньшей мере три дня назад.