К счастью для моего разума, существо не стало задерживаться. Не обращая внимания на труп на полу, оно быстро схватило длинными липкими щупальцами зловещую книгу, тут же протиснулось в окно и исчезло. Его сатанинский смех летал на крыльях ветра, пока оно не унеслось в бездну, откуда пришло.
Вот и все. Я остался один. У моих ног лежало безжизненное тело. Книга исчезла. Пол и стены были забрызганы кровью моего несчастного друга.
В сильнейшем потрясении я долго не мог сдвинуться с места. Придя в себя, я поджег комнату и убежал, надеясь, что пожар скроет все следы. Я прибыл вечером, никто не знал о моем приезде, и никто не видел, как я уходил. Когда первые языки пламени привлекли внимание людей, я был уже далеко. Несколько часов я бродил по извилистым улицам. Меня сотрясал беззвучный смех, когда я поднимал глаза к ярким звездам, наблюдавшим за мной сквозь клочья тумана.
Наконец я успокоился настолько, что смог сесть в поезд. Я был спокоен в дороге, спокоен и сейчас, когда пишу эти строки. Был спокоен даже, когда читал о несчастном случае с моим другом, погибшим при пожаре.
Только ночью, когда сияют звезды, они приходят и приносят с собою ужас. Тогда я принимаю наркотики, тщетно пытаясь оградить свой сон от жутких воспоминаний. Но это не так уж важно. Я знаю, что все скоро кончится.
Странные предчувствия говорят мне, что этот звездный бродяга посетит меня. Я уверен, что он обязательно придет, даже без вызова. Найдет меня и унесет во тьму, поглотившую моего друга. Иногда я почти мечтаю об этом дне и жду его! Жду с великим нетерпением, ибо тогда я тоже познаю «Тайны червей»…
(The Shambler from the Stars, 1935)
Перевод С. Ангелова
Самоубийство в кабинете
Джеймса Аллингтона нашли мертвым в своем кабинете. В груди торчал нож для резки бумаг, и это назвали самоубийством, потому что никто не мог войти в ту запертую и лишенную окон комнату.
Если взглянуть на него в полутьме кабинета, трудно предположить, какими были его занятия. Чародеи наших дней не обряжены в кабалистические черно-серебристые хламиды; вместо них они носят домашние халаты фиолетового цвета. Их брови не обязательно хмурятся, ногти вырастают до размеров когтей, а пламя в глазах напоминает изумрудные видения. Они не обязательно скрючены, волосаты и стары. Ничего это не было; чародей был молод и строен, почти с королевской статью.
Он сидел под светом лампы в большой комнате с дубовыми панелями; смуглый, красивый мужчина примерно тридцати пяти лет. Самая малость жестокости или злобы проглядывали на его остром, чистом лице, и немного безумия мерцало в глазах; но он был чародеем, точно таким же, как если бы совершал человеческие жертвоприношения в засыпанной черепами темноте запретных склепов. Достаточно было просто взглянуть на стены его кабинета, чтобы убедиться в этом. Только чародею могли бы принадлежать эти ветхие, изъеденные червями массивы ужасных и фантастических преданий; только адепт-чудотворец посмеет хранить темные тайны "Некрономикона", "Тайны червя" Людвига Принна, "Черные обряды" сумасшедшего Лювех-Керафа, жреца Баст, или ужасные "Культы упырей" графа Д'Эрлета. Никто кроме чародея не мог бы иметь доступ к древним рукописям, сделанным из кожи эфиопов или жечь благовония и афродизиаки в специально обработанном черепе. Кто еще мог бы наполнить покрытую милосердной тьмой комнату странными мощами, сувенирами из разоренных могил или обглоданными червями свитками первобытного ужаса?
Внешне кабинет выглядел той ночью обыденно, а его обитатель смотрелся как нормальный человек. Но для доказательства присущей ему странности не надо было искать череп, книжные корешки или мрачные, окутанные сумраком останки, довольно было знать этого человека таким, каков он есть. Ибо Джеймс Аллингтон той ночью писал в своем дневнике, и размышления его были далеки от здравого смысла.
"Сегодня ночью я готов сделать этот тест. Наконец-то я убежден, что расщепление личности может быть проделано с помощью терапевтического гипноза, при условии, что умственное состояние, способствующее такому разделению, достижимо".