— Попробуй еще, Джо.
Она повторила слово так, чтобы оно даже не отразилось на дисплее.
— Проклятье! Если бы ты объяснила мне, что означает это слово, вместо того чтобы обращаться со мной так, как обращался со своими дочерьми Мильтон, обучая их латыни, это бы мне помогло.
Гэйл пожала плечами:
— Не могу, Джо. Сначала ты должен научиться слышать и произносить. Скоростная речь — флективный язык, одно и то же слово в нем многократно видоизменяется. Вот, например, такое применение этого слова означает: «Далекие горизонты не приближаются». Не особенно помогает, правда?
Объяснение казалось неправдоподобным, но он уже научился не сомневаться в ее словах. Он не привык иметь дело с женщинами, которые во всем были на две головы выше его, эту же ему хотелось поколотить. Неужели, думал он, такая реакция и есть то, что романисты называют «любовью»; он решил, что такого быть не может.
— Попробуй еще, Джо.
Скоростная речь по строению отличалась от любого, языка, которым до сих пор пользовался какой-либо народ. Давно уже Огден и Ричардс показали, что восьмисот пятидесяти слов хватает, чтобы выразить все, что соответствует потребности «нормального» человека; к ним можно прибавить около сотни специальных слов для каждого отдельного рода деятельности, вроде лошадиных скачек или баллистики. Примерно в то же время фонетики проанализировали звуки всех человеческих языков и обнаружили, что их около ста с небольшим — звуков, представленных всеобщими фонетическими символами.
Эти два положения лежали в основе скоростной речи.
В фонетическом алфавите гораздо меньше звуков, чем слов в Бейсик Инглиш. Но каждый знак, представляющий звук в фонетическом алфавите, может иметь несколько различных вариаций, которые обеспечиваются длиной звука, ударением, тоном, падением и подъемом интонации. Чем больше натренировано ухо, тем больше количество возможных вариаций; вариациям нет предела, но, без особых усовершенствований общепринятой фонетической практики, стало возможным настолько соотнести этот язык с Бэйсик Инглиш, это один фонетический символ стал эквивалентным целому слову в «нормальном» языке, одно слово скоростной речи сделалось равнозначным целому предложению. В результате язык стал выучиваться буквенными единицами скорее, чем словесными — но каждое слово произносилось и выслушивалось как единое структурное целое.
Однако скоростная речь не была «стенографическим» Бейсик Инглиш. Так как «нормальные» языки берут свое начало во временах суеверий и невежества, они неизбежно переняли по наследству неверные структуры или ошибочные представления о вселенной. По-английски можно логически мыслить только с чрезвычайным усилием, настолько он несовершенен как ментальный инструмент. Например, глагол «быть» в английском имеет двадцать одно значение, каждое из которых вовсе не соответствует факту бытия.
Структура речевого общения при помощи символов, изобретенная вместо общепринятой, была создана соответственно реальному миру. Строение скоростной речи не содержит скрытых дефектов английского языка, этот язык был создан настолько соответствующим реальному миру, насколько это могли сделать Новые Люди. Например, он не содержал несуществующего в действительности различия между существительным и глаголом, которые мы видим в большинстве других языков. Мир — то есть континуум, известный науке и включающий всю человеческую деятельность — не содержит «понятий-существительных» и «понятий-глаголов»; он содержит явления пространства-времени и отношения между ними. Преимущество языка, приближенное к истинной сущности мира или к чему-то более похожему на сущность, подобно преимуществу ведения расходных книг арабскими цифрами, а не римскими.
На всех остальных языках научная многосторонняя логика почти недостижима; используя новый язык невозможно мыслить нелогично. Сравним ясную логику Буля[3] с темным смыслом аристотелевской логики, которую она заменила.
Парадоксы вербальны, в реальном мире они не существуют — и скоростная речь не имеет парадоксальных построений. Кто бреет испанского парикмахера? Ответ: сходи и посмотри. В синтаксисе скоростной речи парадокс испанского парикмахера не может и содержаться, разве что в очевидной ошибке.
Но Джо Грин-Гилеад-Бриггз не мог выучить этот язык, пока не научился слышать, обучаясь говорить. Он трудился до изнеможения, а экран продолжал светиться его ошибками.