Горгонзола с ними. Перед ним открытый портфель, и он говорит очень быстро. Но я единственный, кто видит, что за ним. Это неподвижно висит в воздухе, но готово к действию. Большой черный револьвер в руках невидимого японца. Я бросаюсь в дверной проем и хватаю револьвер. Криков много, но я держу оружие в руках. Затем раздается настоящий вопль. Естественно, все эти птицы видят только меня, размахивающего ружьем. Они не видят никакого невидимого Футци, и я не могу кричать им, чтобы они искали его. Он может прятаться где угодно в комнате, и никто его не заметит.
Поэтому я просто разворачиваю пистолет, направляю его в идеальное яблочко и стреляю в Футци. И именно так я сохраняю военную тайну.
Левша Фип перестал размахивать сельдереем и сунул его в рот.
- Теперь я понимаю, почему ты расстроился, когда я сказал, что не вижу тебя, - сказал я. - Должно быть, у тебя был большой опыт по этой части.
- Конечно. Но теперь все в порядке. Горгонзола дал артиллерийскому отделу свою новую химическую формулу невидимости, его жена дала Гэллстоуну свободу, а я дал этому маленькому японскому шпиону свинцовую пилюлю.
Я закашлялся.
- Насчет того случая с японцем, - сказал я. - Меня беспокоит только один вопрос.
- Да?
- Ну, ты сказал, что на нем был невидимый костюм, и никто его не видел. И все же тебе сразу удалось застрелить его. Как?
Фип покраснел.
- Не люблю говорить точно, - признался он. - Но упомяну, что у меня возникли подозрения в ту ночь, когда Футци околачивался поблизости, желая заполучить костюм. Я решаю придумать, как сделать костюм менее незаметным, на случай, если его будет носить кто-то другой. Так я и сделал, и в результате, когда Футци надел его, он дает мне цель, которую сам не заметил, ведь он торопится надеть его.
- Какую цель? – настаивал я.
- Отказываюсь говорить, - ухмыльнулся Фип. - Все, что я могу сказать, это то, что перед тем, как запереть невидимый костюм на ночь, я взял ножницы и вырезаю большую дыру в седалище невидимых штанов.
(The Little Man Who Wasn't All There, 1942)
Перевод К. Луковкина
Сын ведьмы
Когда Левша Фип подошел к моему столику в заведении Джека, я вскочил на ноги, задыхаясь от несварения.
- Позволь мне смахнуть это с тебя, - сказал я. - Нервы этих неосторожных официантов заставляют их проливать подносы, полные китайского рагу на костюм.
Брови Фипа поднялись и закружились над его худым, угрюмым лицом. Его рука жестом пригласил меня обратно на мое место.
- Никто не пролил на меня китайское рагу, - поправил он. - Это не овощи – это ткань моего костюма.
Я взглянул еще раз. То, что я увидел на костюме Фипа, было больше похоже на вязь, чем на плетение. Ткань его костюма диссонировала разноцветными вставками. Когда Фип сел, я покачал головой.
- Не понимаю тебя, Левша, - пробормотал я. - Эта кричащая одежда, которую ты носишь – у тебя такие предпочтения в цвете! Ты когда-нибудь носишь что-нибудь спокойное?
- Конечно, - огрызнулся Фип. – Наушники.
- Я имею в виду, почему эти ужасные узоры и цветовые сочетания? Разве ты не любишь красоту?
- Конечно. Мне нравятся блондинки.
- Нет, - поспешно поправился я. - Я говорю об эстетике.
- Эстетика? У меня была эстетика в прошлом году, когда мне выдернули миндалины.
- Это анестезия, - сказал я ему. - А тебе не нравятся мягкие пастельные оттенки на картинах и гобеленах? Разве тебе не нравится спокойное богатство, скажем, прекрасного восточного ковра?
- Ковры! - прорычал Левша Фип.
- Но ты не…
- Ковры! - взвыл Фип. - Жуки на коврах!
- В чем дело, чувак? Я только спросил, любишь ли ты ковры.
Брови Фипа ощетинились, как две зубные щетки. Он наклонился еще ближе и проговорил сквозь сжатые губы:
- Ковры для кружек, головорезов и слизняков, - проскрежетал он. - У меня дома на полу только плитка, линолеум или пустые бутылки из-под джина. Ковры никогда!
- Почему? Что ты имеешь против ковров?
- Ты меня об этом спрашиваешь? Может быть, я не рассказывал тебе про поход на аукцион Оскара?
- Может быть, - ответил я. - Я никогда не знал, что ты ходил на аукцион.
- Это последнее, что я посетил, - пробормотал Левша Фип, закрывая глаза. - Когда я думаю, что из этого может случиться со мной, холодный озноб пробегает по моему позвоночнику как по ипподрому.
Что-то в голосе Фипа заставило меня захотеть услышать эту историю. А может, дело было в том, что он схватил меня за лацканы и держал так, чтобы я не мог убежать.
- Я расскажу тебе о своем опыте с ковром, - пробормотал он. - Тогда мы сможем оттаять.