Если я чему и научился в этой юдоли слез, так это тому, что нельзя говорить человеку, что он сумасшедший, когда у него имеется пятьдесят тысяч долларов. Особенно если он только что предложил вам десять из этих пятидесяти.
Поэтому все, что я сказал, было:
— Отлично. Но какое ко всему этому отношение имею я?
Кит улыбнулся, выруливая машину к стоянке.
— Все просто. Вы известны мне как автор так называемой фантастики ужасов. Поэтому я предположил, что вы более или менее знакомы с демонологией и колдовством.
— Верно, но я, конечно же, не верю в подобную чушь.
— Вот именно! Вы все еще не верите. Другими словами, вы — средний, скептически настроенный представитель общественности. Вот почему вас выбрали в качестве официального наблюдателя и историка наших начинаний. Вы знаете, что происходит, но не верите в это. Вам покажут. Другими словами, вас нанимают в качестве свидетеля.
— Вы имеете в виду, что заплатите десять тысяч долларов просто за то, чтобы я стоял и смотрел, как вы изображаете колдуна? Десять штук, чтобы посмотреть, как вы катаетесь на метле?
Кит рассмеялся.
— Вы слишком скептично настроены. Ну же. Думаю, вам нужен реальный пример.
Мы вошли в небоскреб, поднялись на частном лифте, быстро прошли по деловому внешнему вестибюлю просторного помещения Роклиннского института на этаже пентхауса. Кит повел меня по коридору к двери с табличкой «Личный кабинет», толкнул ее и пригласил внутрь. Обычно я ненавижу такие двери.
Я ненавижу заносчивость подобных апартаментов. Приватность!
Но если когда-либо дверь и заслуживала такой маркировки, то только эта. За ней скрывалась нагота.
Черное безумие, в комнате с бархатными драпировками.
Красное безумие: в мерцающих жаровнях из темных ниш подмигивают демонические глаза. Мы стояли в темной комнате, скрытой в самых верхних нишах современного небоскреба — темной комнате, пропахшей кровью, мускусом, гашишем и могильным тленом. Это была комната, словно вырванная из пятнадцатого века, комната, вырванная из древних грез. Правда, столы и стеллажи были современными, но они полнились забытыми кошмарами. Я посмотрел на первый стол рядом со мной, и случайный взгляд убедил меня в догадке.
На столе стояла стойка с пробирками, хоть и обычными, но помеченными таинственными надписями: «Кровь летучей мыши», «Корень мандрагоры», «Красавка», «Прах мумии».
«Трупный жир».
И еще хуже. Намного хуже.
В одном углу стояли блестящие новые холодильники, но они были забиты безымянными тушами. Рядом с небольшой жаровней стояли чаны, полные бурлящей воды. На длинной полке лежали алхимические инструменты. Банки с травами стояли среди флаконов с измельченными костями. Пол был испещрен пятиугольниками и знаками зодиака, нарисованными синим мелом, фосфоресцирующей краской и каким-то веществом, которое давало тусклый ржаво-красный цвет.
На одной стене висели книги, которые мне не понравились.
Свет мерцал на заплесневелых томах, видно когда-то прижатых к иссохшим грудям ведьм, на томах, что когда-то хватали костлявые, дрожащие когти давно умерших некромантов. На мгновение, когда железная дверь за нами закрылась, я остановился рядом с профессором Китом. На мгновение мои глаза пробежали по красному сиянию и черным теням этой комнаты. А потом что-то вынырнуло из мрака, что-то повернулось и побежало из темноты, что-то зашевелилось в белом безмолвии на полу. Я подпрыгнул на два фута.
— Познакомьтесь с доктором Россом, — сказал Кит.
— Улп! — прокомментировал я.
Овальное лицо доктора Росса повернулось ко мне. Тонкая рука метнулась вперед.
— Очень приятно, — сказал доктор Росс.
— Улп! — снова заявил я.
— Вы можете говорить только «Улп»? — спросил доктор Росс с некоторым любопытством.
— Ну, вы бы тоже так сказали, если бы вас затащили в комнату ужасов и на вас выскочил зомби, который оказался симпатичной девушкой…
Я остановился, не особо жалея, что замер на середине предложения. Потому что доктор Росс была удивительно привлекательной молодой леди. Ее светлые волосы не были испорчены какой-либо медицинской строгостью прически, а ее пикантные черты лица подчеркивала хорошая косметика. Даже белый хирургический халат не полностью скрывал черты лица, от которых у Уилла Хейза пошла бы пена изо рта, если бы он увидел ее в свитере.