После этих слов я выгнал его взашей. Буквально вышвырнул.
Старый лунатик напугал мою кошку до смерти — да и меня, признаться, тоже. Надо же дойти до такого вздора — душа, положенная на грампластинку! Он протестовал с видом сумасшедшего — ну, собственно, таковым он и был.
— Я сделал тебя богатым и знаменитым! — кричал Фрай. — Теперь я прошу тебя о малом — защити меня от нападок, чтобы я смог наконец-то улучшить эту машину! Клянусь, ты не пожалеешь — ты станешь еще известнее!
— Пойдите прочь! — окончательно вышел я из себя. — Вы безумны, Густав!
И он проклял меня.
Назвал меня неблагодарным змием.
Осыпал меня проклятиями — и поклялся отомстить.
Я едва ли слушал его — слишком уж был занят, выталкивая его на лестницу. И вот он ушел — с чемоданом под мышкой, с покачивающейся в такт неведомой музыке головой, с угрозами, выдаваемыми хриплым голосом.
— Даже не вздумайте сюда возвращаться! — крикнул я на прощание.
Но он вернулся. Да-да, вернулся.
Я узнал об этом на следующий же день.
Видите ли, я не рассказал Мазин о визите сумасшедшего. Ее бы это только попусту растревожило. Я избавился от тела бедной Пантеры тем же вечером, до ее прихода, и никак не прояснил этот инцидент.
Следующим днем, вернувшись с послеобеденной прогулки, я поднялся в нашу квартиру-студию, отпер дверь — и услышал ее крик.
— Роджер? — вскрикнула Мазин. — Роджер! Роджер!
Я бросился внутрь. Она была там — на полу, бледная, безжизненная.
Но как же так? Я же слышал ее голос! Даже тогда — слышал!
— Роджер! Роджер! Роджер!
Она выкрикивала мое имя снова и снова, не меняя тона — зацикленной агонизирующей литанией.
И я все понял. Я увидел этот проклятый фонограф на столе, кружащуюся под иглой пластинку… и понял.
Опустившись на колени рядом с телом Мазин, я поцеловал ее холодные, мертвые губы. А запись продолжала заходиться вечными муками:
— Роджер! Роджер! РОДЖЕР!
Я недооценил Густава. Он сдержал свое обещание. Он отомстил.
Пока меня не было, он заявился в наш дом и заговорил с Мазин. Наверное, произвел на нее хорошее впечатление — все же некогда он был человеком с мировым именем. Наверное, он убедил ее испробовать фонограф забавы ради. Сделать пробную запись — или что-то вроде того. Фрай уговорил ее… и лишил души.
Поднявшись, я вытащил пластинку из-под иглы. Обычный черный диск с изборожденной канавками поверхностью. Я держал его в руке — он был холоден, холоден, как тело Мазин. Я потерял способность мыслить. Я не мог понять, как такое возможно. Я застыл надолго — когда сумерки вползли в комнату, я все еще стоял, держа пластинку, смотрел в сгущающуюся тень и пытался думать. Что я мог сделать?
Вздумай я обратиться в полицию — меня бы подняли на смех. Сама суть преступления Фрая казалась невероятной. Может, стоило сначала уничтожить фонограф, а потом попытаться отыскать его самого. Но разве это могло вернуть мне Мазин? А могло ли вообще хоть что-то теперь вернуть ее мне?
Я не заметил, как мои сломленные думы перетекли в сон. Да, я заснул. И тогда Фрай пришел еще раз.
Я почти вижу его… вижу, как он отворяет дверь, которую я так и не запер, вижу, как в сумерках он входит на цыпочках в комнату, покачивая головой в этом дьявольском ритме. Я вижу, как он вздрагивает, когда слышит мой голос… но потом понимает, что я сплю… и наносит последний удар.
Пользуется моей же слабостью.
Я ведь вам так и не сказал, да?
А вот Мазин говорила мне не раз. Она говорила: милый, ты очень часто разговариваешь во сне. Это так забавно!..
Конечно же, ему не составило труда поднести микрофон к моим губам — и щелкнуть рычажком записи.
…Вы меня слышите? Слышит ли меня хоть кто-нибудь? Если да — сделайте хоть что-то!
Найдите этого человека.
Найдите Густава Фрая, где бы он ни был, и разберитесь с ним. И, конечно же, уничтожьте этот адский фонограф, пока он не натворил бед. И, пожалуйста, сделайте что-нибудь. Попробуйте как-нибудь вытащить меня с этой записи.
Да, вытащите меня с этой записи, вы слышите?
Вытащите меня! Вытащите меня! ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ!..
ВЫСОКАЯ ПЕТЛЯ
(The Noose Hangs High, 1946)
Перевод К. Луковкина
Глава 1
Дом палача
Толстая дама вышла из автобуса. Я посмотрел на ту ее часть, которая исчезла последней и подумал, достаточно точно: «конец».