— Но, Дженин… — начал было он.
— Я знаю, — продолжала она, не обращая внимания на его слова, — вы с доктором наверняка скажете, что подобным образом она спасалась от окружающей ее действительности.
Он мимолетно вспомнил мать Дженин — галантную и трогательную женщину. Хорошо воспитанная, она осталась без гроша в кармане, когда, катаясь в лодке по Чарльз-ривер, утонул ее муж, после чего открыла пансион для студентов. Ей каким-то образом удавалось устраивать Дженин в лучшие частные школы — мать явно стремилась воплотить в дочери свои мечты о том дне, когда девушка со всей своей красотой и интеллигентностью добьется успеха на одном из избранных поприщ — в пении, живописи или на сцене.
Незадолго до того, как Дженин и Лоренс поженились, несчастная женщина умерла, измотанная жизнью, но бесконечно счастливая, умиротворенная тем, что наконец-то она увидела результаты своих трудов.
И сейчас Дженин наблюдала за ним с тонкой улыбкой, в которой чувствовался легкий оттенок вызова.
— Попробуй, — предложила она. — Это такой милый старый дом. Ведь его построили в 1690 году — подумай, сколько всяких интересных людей он перевидал на своем веку с тех пор. А некоторые из них и до настоящего времени находятся здесь вокруг нас. Я не знаю, как получается, что кто-то из них уходит, а другие остаются, но это действительно так. И всегда было так. Попробуй, может, кто-то из них захочет поговорить с тобой.
— Ну что ж. — Он с трудом выдавил из себя улыбку. Опустившись на колени рядом с женой, Лоренс взял ее за руку, но она высвободила ладонь и пододвинула доску к нему.
— Нет, ты сам положи два пальца на донышко, — сказала Дженин. — Расслабься и подожди немного, пока стакан не начнет двигаться. А пальцы так и держи, не отнимай.
Он так и сделал, приготовившись к тому, что, если ничего не получится, улыбнуться, а затем предложить Дженин пообедать пораньше и сходить в кино. Однако, едва Лоренс легонько коснулся пальцами край донышка хрустального стакана, ему показалось, что в комнате снова воцарилась та же неестественная, безмолвная, неподвижная тишина, которую он ощутил, когда впервые заметил манипуляции жены над доской.
Стакан начал двигаться. Лоренс и не думал предпринимать сколь-нибудь осознанного мускульного напряжения, но стакан заскользил по плавной дуге в сторону клетки с буквой Н. Ненадолго задержавшись на ней, он сместился в сторону буквы Е, а оттуда двинулся к Т. Затем он быстро вернулся на Н, снова на Е и Т, и еще раз: Н — Е — Т. После этого стакан стремительного рванулся вбок, увлекая за собой руку Лоренса к краю доски, и перевалился через край.
— Нет, нет, нет, — прочитала Дженин. — Мне кажется, дорогой, он не хочет с тобой разговаривать.
Пытаясь сохранять спокойствие, Лоренс достал сигарету и закурил.
— Кто не хочет со мной разговаривать?
— Родерик Джемьесон, — ответила она. — Майор Родерик Джемьесон. Когда-то он здесь жил. Когда ты вошел, я как раз с ним разговаривала. Он сказал, что погиб в годы революции в битве при Йорктауне. Похоронен на маленьком кладбище позади дома. Хочу завтра сходить на его могилу.
У Лоренса перехватило дыхание. Он распорядился оставить траву у кладбища нетронутой и не сказал об этом Дженин.
Однако она каким-то образом пробралась туда, отыскала надгробие и соскребла мох с каменной плиты, на которой проступило имя «Родерик Джемьесон», хотя в его семье никто и никогда не упоминал этого человека.
— Понятно, — проговорил Лоренс, чувствуя, как незримая тяжесть оттягивает ему плечи. — Но ты, Дженин, также, разумеется, понимаешь, — слова он произносил медленно, с растяжкой, словно разговаривал с малым ребенком, — что стакан движется под воздействием твоих же непроизвольных мышечных сокращений. Иначе говоря, любое слагаемое из букв «послание» на самом деле формируется в глубинах твоего собственного мозга.
— Возможно, — кивнула Дженин, — но, дорогой, ведь это отнюдь не умаляет самого факта реальности послания. Ведь кто-то же вкладывает его в мою голову, разве не так? Отвечай же! — Эта вспышка мгновенного раздражения неприятно резанула его слух, но жена тут же вернула себе прежний тон:
— Не волнуйся, дорогой, мне просто нечем заняться, а этот мистер Джемьесон такой веселый. И так любит прихвастнуть насчет своих подвигов. По его словам, он был отчаянный дуэлянт и неотразимый любовник!
Она возбужденно захохотала.
— В некоторые его истории просто невозможно поверить, и, знаешь, он просто в ярость приходит, когда я намекаю ему, что он, наверное, многие из них попросту придумал. Иногда даже отшвыривает стакан и тот летит через всю комнату.