Прелестная картина изображает заурядную для Пале-Рояля сценку. Нарядно одетая, в кружевных лентах и страусовых перьях дама небрежно бросает нищей девушке монетку за букетик живых цветов, продавая которые та зарабатывает на пропитание. Бедняжка пристроилась у колонны, стараясь быть незаметной: ведь стража в любой момент может вышвырнуть ее вон, чтобы зрелище бедности не оскорбляло взгляд праздной толпы... В сущности, художник, изобразив эту мирную сцену, сам того не подозревая, наглядно показал нам, из-за чего случаются революции.
Иногда обитателям аристократических кварталов все же приходилось проезжать по «другому» Парижу, и тогда они немедленно задергивали шторки окон. Даже кучер, нахлестывая лошадей, старался побыстрее миновать лишенные тротуаров проулки, где находились набитые всякой рухлядью обиталища бедняков. Теснота нищих кварталов порой становилась причиной трагедий. «Я видел, – писал в 1797 году англичанин Артур Юнг, – как карета проехала по телу ребенка». Проехала – и даже не остановилась!
Ночные сумерки таили в себе угрозу жизни и для взрослого человека. За исключением тех мест, где традиционно жила аристократия, город освещался тошнотворного запаха маслом, которое делали из кишок животных. Его всегда оказывалось меньше, чем нужно, а потому к десяти часам вечера все погружалось во тьму.
Но кому есть дело до нищеты, оскорбляющей взор, до грубых, неприглядных людей, которые вызывают скорее страх, чем жалость? Зачем задумываться, почему большинство парижан рождается и умирает в грязи и во тьме, если есть прекрасный парк с романтическими тропинками и аллеями и роскошными клумбами с благоуханными цветами?
Каждый вечер синие парижские сумерки расцвечивались таинственным сиянием огней Пале-Рояля. На самом деле все было устроено просто: в стеклянные разноцветные плошки вставлялись свечи, которые многочисленная обслуга по мере их сгорания меняла. Меняли свое расположение и плошки, каждый вечер создавая новый огненный узор. Однако приятная для глаз иллюминация была лишь небольшой частью гениальной идеи устройства Пале-Рояля.
...Дело в том, что герцог придумал поместить дворец и парк в своего рода гигантскую каменную раму, выполненную с абсолютным архитектурным совершенством, легко и изящно. Казалось невероятным, что в ее толще устроена целая вереница, да в два этажа, помещений, правда, небольших, но все же вполне достаточных для разного рода предприятий.
Очень быстро каждое из них оказалось занятым магазинчиками, кондитерскими, модными лавками, читальными и игорными залами, салонами красоты, под вывесками которых – и об этом знали все – скрывались приюты любви. Их обитательницы в поисках клиентов обычно прогуливались парами. Выглядели они настолько пристойно, вели себя так скромно и сдержанно, что непосвященный человек никогда бы не разгадал в них представительниц древнейшей профессии. Надо сказать, то были времена, когда эти «жертвы темперамента» старались походить на честных женщин, а не наоборот.
Ателье и модные лавки демонстрировали новинки. Для этого выставлялись манекены, одетые так, как обеспеченному человеку приличествует выглядеть в наступившем сезоне: даме так, а кавалеру эдак.
Кстати, эти манекены рассылались по всем европейским столицам, укрепляя славу Франции как законодательницы моды. Разумеется, такая акция требовала времени, а потому все модницы в прочих столицах хоть на полшага, да отставали от парижанок.
Посетительницы Пале-Рояля с разрумянившимися от волнения лицами во все глаза смотрели на новинки, где можно было разглядеть любой стежок и даже оттенок ниток, которыми мастерски пришита самая крохотная пуговка на портновском шедевре.
А кофейни? Каждая из них старалась выделиться перед себе подобными: то затейливой вывеской, то элегантной обстановкой или экзотическим меню, где не хватало разве что птичьего молока. Отобедав в каком-либо ресторанчике, завсегдатаи Пале-Рояля перебирались в café méchanique, где, по воспоминаниям, «из-под полу, посредством машин, доставлялось все, чего пожелаешь, а за буфетом сидела женщина для получения денег».
...Идея сосредоточить в одном месте все, что способно удовлетворить самые разные потребности человека, оказалась весьма плодотворной и, несколько изменяясь на тот или иной манер, распространилась по всему миру. Особенно это чувствуешь, когда прохаживаешься по старинным помещениям московских и петербургских пассажей.