А изрек он это тогда при следующем обращении к своему приятелю:
– Это ничего, мой дорогой! Мы эту книгу возьмем. Сегодня все равно мы кутим. Если кутить, так уж кутить с пересылкой!
Вот именно тогда, как только все это мною было осознано, во мне несчастном, обреченном еще при жизни испытать прелесть «Ада», началось и в течение довольно долгого времени продолжало происходить нечто очень странное, никогда до этого, ни после этого мною не испытанное. А именно – между всеми обычно происходящими во мне разноисточными ассоциациями и переживаниями стало происходить что-то вроде «перемещающихся-конских-скачек», существовавших и, кажется, существующих поныне у хивинцев.
Одновременно с этим по всей области моего позвоночника начался сильнейший, почти невыносимый зуд, а в самом центре моего «плексус-солярис» – колики, тоже нестерпимые, и все это, т. е. эти странные двойственные, друг друга возбуждающие ощущения по прошествии некоторого времени вдруг заменились таким спокойным внутренним состоянием, какое я испытал в последующей моей жизни только раз, когда надо мною производили церемонию «великого-посвящения» в братство «Производителей-масла-из-воздуха». А потом, когда «Я», т. е. то мое «нечто-неизвестное», которое в глубокой древности некий чудак, называвшийся тогда окружающими, как и мы теперь называем таковых, «ученым», определил как «некое-относительное-переходящее-возникновение-зависящее-от-качества-функционизации-мысли-чувства-и-органического-автоматизма», а по определению другого, тоже древнего, знаменитого арабского ученого Мал-эль-Леля, каковое определение, кстати сказать, впоследствии было заимствовано и на другой лад повторено не менее знаменитым уже греческим ученым, по имени Ксенофонт, есть «результат-совокупности-сознания-подсознания-и-инстинкта»; так вот, когда это самое мое «Я» в этом состоянии обратило свое обалдевшее внимание внутрь меня, то, во-первых – очень ясно констатировало, что все, до единого слова, выясняющее это ставшее «общевселенским-житейским-принципом» изречение, во мне трансформировалось в какое-то особое космическое вещество и, сливаясь с уже давно до этого окристаллизовавшимися во мне от завета моей покойной бабушки данными, превратило их в «нечто» и это «нечто», протекая всюду в моем общем наличии, осадилось в каждом атоме, составляющем это мое общее наличие, навсегда, а во-вторых – это мое злополучное «Я» тут же определенно ощутило и с импульсом покорности осознало тот для меня прискорбный факт, что с этого момента я уже волей-неволей всегда, во всем без исключения, должен буду проявляться согласно такой присущности, образовавшейся во мне не по законам наследственности, не под влиянием окружающих условий, а возникшей в моем общем наличии под воздействием трех, ничего общего между собой не имеющих, внешних случайных причин, а именно: благодаря, во-первых – завету особы, ставшей без всякого моего какого бы то ни было желания пассивной причиной причин моего возникновения; во-вторых – из-за выбитого моего же собственного зуба каким-то сорванцом-мальчишкой, главное из-за его «слюнявости»; и в-третьих – благодаря словесной формулировке, выявленной спьяна совершенно чуждой мне личностью какого-то «российского купца».
До моего ознакомления с этим «всевселенским-житейским-принципом» я, если и осуществлял всякие проявления иначе, чем другие мне подобные двуногие животные, возникающие и прозябающие со мной на одной и той же планете, то делал это автоматически и только иногда полусознательно, но после этого события стал уже все делать сознательно, причем с инстинктивным ощущением двух слитых импульсов самоудовлетворения и самосознания корректного и честного выполнения своего долга перед Матерью Природой.
Надо даже подчеркнуть, что хотя и до этого события я уже делал все не так, как другие, но мои такие проявления почти не бросались в глаза вблизи меня находящимся моим землякам, а с момента, когда сущность этого житейского принципа, так сказать, ассимилировалась с моей натурой, то всякие мои проявления, как намеренные для каких-либо целей, так и просто, как говорится, от «ничего-не-деланья», с одной стороны, приобрели животворность и начали способствовать образованию «мозолей» на разных воспринимательных органах всякого без исключения мне подобного творения, прямо или косвенно направлявшего свое внимание на мои действия, а с другой стороны, я всякие свои затеи сам, согласно завету моей покойной бабушки, стал доводить до возможно максимальных пределов, причем у меня само по себе приобрелось обыкновение, чтобы всегда, как при начале нового дела, так и при всяком изменении его в направлении, конечно большего масштаба, всегда произносить про себя или вслух: «Если-кутить-так-кутить-с-пересылкой».