На рейде Висбю в 1566 году погибло более трети кораблей датско-любекской эскадры. Гравюра Франса Хогенберга (1588).
До сих пор удалось найти лишь один из множества погибших в тех битвах кораблей, и благодарить за находку нужно боевых пловцов бывшей ГДР. Во время учений в районе острова Рюген в 1985 году они наткнулись на лежавшую на дне небольшую восьмифунтовую бронзовую пушку редкой конструкции. Она состояла из двух частей — ствола восьмигранной формы — такие в XVI веке были обычными для Дании — и казенной части. Распространение на флоте получили цельнолитые бронзовые орудия, заряжавшиеся через ствол. Они были менее скорострельными, но зато более надежными. Пушки с отдельной казенной частью слишком часто разрывало при выстреле.
Так что найденная у Рюгена «двойная» пушка свидетельствовала о коротком периоде экспериментирования с корабельным вооружением в середине XVI века. О ее датской принадлежности и времени изготовления — 1551 годе — говорила выбитая на стволе надпись: «CHRISTIAN VON GOTES GENAD KONICH CH THO DENEMARCKEN NORDWEGEN UND DER GOTEN ANNO DOMINI 1551».
Военные передали пушку в морской музей Ростока, но не нанесли на карту точные координаты находки. Обследование же участка дна в этом районе в их задачи не входило. Поэтому лишь в 1994 году, после прочесывания прибрежных вод с помощью сонара, морским археологам удалось найти обломки корабля. Они лежали на трехметровой глубине на расстоянии двухсот метров от берега. На таком мелководье смогла сохраниться лишь двадцатиметровая донная часть судна, носившая следы пожара. Вокруг были разбросаны пушечные ядра. Ученые полагают, что они нашли «Хамборгер Егерен», гамбургский корабль, купленный датчанами для участия в войне со Швецией. Скорее всего, это было торговое судно, спешно вооруженное для военных действий.
21 мая 1565 года «Хамборгер Егерен» в числе еще девяти кораблей спасался от преследования шведской эскадры из 50-ти боевых единиц. Бегство началось у острова Борнхольм и закончилось у Рюгена, где шведы заперли противника в мелководном заливе. Ветер стих, шанс на прорыв под парусами исчез. В этой ситуации датчане, выгрузив часть артиллерии на берег, подожгли свои корабли.
Стихия часто вмешивалась в боевые действия на море в ходе семилетней войны, приводя к не менее разрушительным последствиям, чем ядра и пули. Но если в эпизоде у острова Рюген причиной гибели датской эскадры стал штиль, то через год шторм привел к крупнейшей катастрофе датско-любекского флота у острова Готланд. Следы давней трагедии были найдены на дне уже в наше время. Балтика точно решила проучить тщеславных властителей, раздувших конфликт по ничтожному поводу.
Все началось со спора о национальной принадлежности символа «Три короны». Даже спустя несколько десятков лет после кровавого разрыва унии между Данией, Норвегией и Швецией в 1523 году датские монархи продолжали считать, что происшедшее разделение — не что иное, как историческое недоразумение. Сильнее всего задеть шведов можно было, лишив их монополии на национальную символику, поэтому «Три короны» с раздражающей последовательностью, начиная с 50-х годов XVI века, стали появлялись то на датских монетах, то на королевских печатях, то на знаменах и дверцах карет. Одно время «Три короны» символизировали единство Дании, Норвегии и Швеции, и для шведов сигнал был очевидным: Дания напоминала о своем праве на восстановление унии. Хотя Густав Ваза до последних дней своей жизни считал датчан средоточием всего зла на земле, язвительно отзываясь о них как о «добрых людях, которые всегда сохраняют свою врожденную доброту и сердечность и никогда не упускают возможности умыться шведской кровью», обострять конфликт по такому несущественному поводу он не хотел. Слишком тяжело досталась Швеции независимость, чтобы вступать в схватку с непредсказуемым финалом. Но для его старших сыновей Эрика и Юхана «Три короны» на датской службе были как красная тряпка для быка. Первые раскаты грома будущей войны разнеслись летом 1560 года, когда взбешенный датской наглостью Юхан мечом срубил шведскую символику с кормы датского корабля, бросившего якорь в Стокгольме, как раз напротив королевского дворца. «Моя седая голова из-за этого снова окрасится кровью», — смирившись с неизбежным, произнес Густав, узнав о происшествии.