Почти год двигалось войско Делагарди на Москву, и хроника этого похода — бесконечные жалобы командующего на недостаток денег, плохую помощь русских союзников и ненадежность собственных войск. Наемники возмещали задержки жалованья грабежами, что усиливало враждебность местного населения к шведам. От поляков шли послания, в которых шведов упрекали в поддержке ложного государя и обещали хорошую плату, если они перейдут на сторону Дмитрия. Все это снижало боевой дух солдат Делагарди, общее недовольство время от времени выливалось в открытое неповиновение. В начале августа 1609 года все шведское войско второй раз двинулось назад, в Финляндию, и Делагарди на этот раз пришлось отступать вместе с солдатами, чтобы, как он впоследствии объяснял, оставшиеся без присмотра наемники не слишком бесчинствовали в грабежах.
Между тем положение царя все ухудшалось. Узнав, что Василий Шуйский обратился за помощью к шведам, польский король посчитал себя свободным от обязанности хотя бы внешне соблюдать условия перемирия. Сигизмунд объявил войну Шуйскому и выступил в поход на Россию, осадив Смоленск.
Русского царя от поражения могло спасти только чудо, и оно случилось. Как только выпал снег и армии по всем законам войны должны были снизить активность до следующего лета, корпус Делагарди приобрел повышенную мобильность. Несколько тысяч северян, «частью из Норботнии, частью из Московии», встали на лыжи.
История не донесла до нас подробностей триумфального вступления в Москву соединенных отрядов Делагарди и Скопина-Шуйского 12 марта 1610 года, но мы можем представить себе картину, уникальную в истории освобождения европейских столиц. По меньшей мере четыре тысячи солдат шли под звон колоколов московских церквей на деревянных лыжах, и еще неизвестное количество — на железных.
Москва встречала Скопина-Шуйского как «отца отечества», между тем как Делагарди именовался «защитником общей свободы».
В эти дни наемники Делагарди могли порадоваться, что не расправились со своим полководцем и не перешли на сторону Дмитрия во время тяжелого похода. Василий Шуйский раскрыл перед своими спасителями все кремлевские сокровищницы. На наемников высыпался дождь подарков: золото, меха, оружие, украшенное драгоценными камнями, царская золотая и серебряная посуда.
Делагарди был удостоен величайшей чести, какой не пользовались даже приближенные царя: ему разрешили прийти на аудиенцию к Шуйскому с саблей в ножнах.
И здесь, поднявшись на вершину успеха, царь сам стал готовить свое свержение. Молодой талантливый военачальник Скопин-Шуйский приобрел слишком большую популярность в народе. В нем видели будущего царя, преемника Шуйского. Некоторые города присылали к воеводе своих представителей, прося его взять корону уже сейчас. Хотя Скопин-Шуйский отвергал эти просьбы, в окружении царя посчитали его слишком опасным соперником. Государство едва спаслось от гибели, а бояре вновь составили заговор — движущую силу всей пятнадцатилетней русской Смуты. На пиру у брата царя Дмитрия Шуйского его жена поднесла молодому герою чашу с вином. Тот выпил, почувствовал себя плохо, из носа и изо рта у него хлынула кровь, и вскоре Скопин-Шуйский скончался.
Князь Скопин-Шуйский был настоящим рыцарем и умелым полководцем. Его отравили после триумфального вступления в Москву в возрасте 24 лет. Делагарди оплакивал смерть друга, говоря, что никогда больше не встретит такого замечательного человека.
Как свидетельствуют хроники, Делагарди видел, что вокруг друга сгущаются тучи, просил его не доверять боярам, но разве можно требовать предусмотрительности от 24-летнего юноши, который сам жил по законам чести, да к тому же был опьянен успехом и славой!
Отныне воевать против поляков Делагарди пришлось вместе с человеком, которого он считал виновным в гибели друга. Командовать русским войском стал Дмитрий Шуйский, бесталанный полководец, более привычный к дворцовым интригам.
В битве под Клушиным Делагарди потерпел унизительное поражение от командующего польским войском Станислава Жолкевского.