Хайнс подошел и сунул мне в руку сшиватель для бумаг.
— Садись, — сказал он, — мы хотим увеличить тираж. Садись и пришпиливай эти зеленые рекламки к каждой газете. Мы рассылаем лишние экземпляры потенциальным подписчикам…
Поборничек Свободы Хайнс использовал приемы большого бизнеса, чтобы распространять свой поносный листок. Полная каша в мозгах.
В конце концов он не выдержал и отнял у меня сшиватель.
— Медленно работаешь.
— Пошел ты к чертовой матери. Шампанское ведрами обещали. А я тут скрепки жую…
— Эдди!
Он кликнул другого раба, со впалыми щеками, паучьими ручками, нищего. Бедняга Эдди голодал. Все голодали ради Идеи. Кроме Хайнса и его жены — эти жили в двухэтажном доме, ребенка учили в частной школе, а в Кливленде жил Папка, один из паханов в тамошней главной газете, и денег у него было больше, чем всего остального, вместе взятого.
Хайнс выгнал меня, а заодно парня с маленьким пропеллером на кепочке — Сладкого Дока Стенли, так его, кажется, звали, и Сладкого Дока подругу, и мы спокойно вышли черным ходом с одной бутьшкой дешевого вина на троих. Вслед нам раздался голос Джо Хайнса:
— И чтобы я больше никогда вас не видел — но к тебе это, Буковски, не относится!
Знал, поганка, на чем его газета держится…
Потом снова нагрянула полиция. Из-за того, что напечатали фотографию влагалища. А постарался тут, как всегда, сам Хайнс. Он хотел любыми способами увеличить подписку или же погубить газету и соскочить. Но с клещами этими он управиться, похоже, не умел, и клещи сжимались все туже. Газетой интересовались только люди, работавшие за тридцать пять долларов в неделю или задаром. Однако ему удалось переспать с двумя молодыми энтузиастками, так что время тратил не совсем впустую.
— Брось ты свою паршивую работу и переходи к нам, — сказал мне Хайнс.
— На сколько?
— Сорок пять долларов в неделю. Включая твой гонорар. По средам будешь развозить газету — машина твоя, бензин оплачиваю я, плюс особые задания. С одиннадцати до семи тридцати, пятница и суббота — выходные.
— Я подумаю.
Приехал из Кливленда его отец. Мы напились у Хайнса. Хайнс и Черри совсем не обрадовались папке. А папка бьш не дурак выпить. Траву не употреблял. Вьшить и я был не дурак. Пили всю ночь.
— От «Свободной прессы» надо избавиться так: поломать их киоски, прогнать разносчиков с улиц, расшибить башку-другую. Вот как мы делали в прежние дни. Деньги у меня есть. Найму громил, уличную сволочь. Буковски можем нанять.
— К чертовой матери! — завопил молодой Хайнс. — Слушать не желаю эту гадость, ты понял?
Папка спросил меня:
— А ты, Буковски, как на это смотришь?
— Я смотрю положительно. Передай мне бутылку.
— Буковски сумасшедший! — завопил Джо Хайнс.
— Но ты печатаешь его, — сказал папка.
— Он лучший писатель в Калифорнии, — объяснил молодой Хайнс.
— Лучший сумасшедший писатель в Калифорнии, — уточнил я.
— Сынок, — не унимался папка, — у меня столько денег. Я хочу поддержать твою газету. Надо только расшибить пару…
— Нет. Нет. Нет! — завопил Джо Хайнс. — Я на это не пойду!
Потом он выбежал из дома. Какой хороший человек Джо Хайнс. Он выбежал из дома. Я налил себе еще и сказал Черри, что отдеру ее возле книжного шкафа. Папка сказал: чур, я второй. Черри обругала нас, а Джо Хайнс бегал в это время со своей большой душой по улице…
Газета держалась кое-как и умудрялась выходить еженедельно. Потом начался процесс о фотографии влагалища.
Прокурор спросил Хайнса:
— Вы возражали бы против орального секса на ступенях муниципалитета?
— Нет, — ответил Джо, — но это могло бы вызвать затор на улице.
Эх, Джо, подумал я, опять ты срезался! Надо было сказать: «Я предпочел бы оральный секс внутри муниципалитета, где он обычно и происходит».
Когда судья спросил защитника, что означает фотография женского полового органа, защитник ответил: «Ну, он так устроен. Так уж он устроен, братец».
Процесс они, конечно, проиграли и подали апелляцию.
— Провокация, — сказал Джо Хайнс горстке репортеров, — полицейская провокация, и только.
Блестящий человек был Джо Хайнс…
Следующий наш разговор произошел по телефону.
— Буковски, я только что купил пистолет. Сто двадцать долларов. Великолепное оружие. Я намерен убить человека.
— Откуда ты говоришь?
— Из бара рядом с газетой.
— Сейчас приеду.
Когда я прибыл, он расхаживал по тротуару перед баром.
— Зайдем, — сказал он, — угощу тебя пивом.
Мы сели. Бар был полон. Хайнс говорил очень громко. Его было слышно в соседнем районе.