— Я тебя помню, — сказал он, — что там с тобой было?
— Кожа. Чувствительная.
— Ты меня помнишь? — спросил он.
— Я тебя помню.
— Я думал, ты больше не придешь.
— Пришел. Давай сыграем в одну игру.
— Мы, техасцы, в игры не играем, незнакомец.
— Ну?
— Ты все равно думаешь, что техасцы — вшивота?
— Кое-кто из них.
И я снова очутился под столом. Я вылез из-под него, поднялся на ноги и вышел.
Вернулся в публичный дом. На другой день в газете написали, что роман не получился. Я улетел в Новый Орлеан. Я собрал барахло и пошел на автобусную станцию.
Приехал в Новый Орлеан, снял нормальную комнату и стал сидеть. Недели две я хранил вырезки из газеты, потом выкинул. А вы бы не так поступили?
Звездный Мальчик среди бифштексов
Перевод Виктора Голышева
снова пошла у меня полоса неудач, и в этот раз я нервничал — из-за того, что слишком много пил вина; глаза вытаращены, слабый; и так подавлен, что не мог перекантоваться где-нибудь экспедитором или кладовщиком, как обычно — устроиться не мог. тогда я отправился на мясокомбинат и вошел в контору.
я тебя раньше не видел? спросил конторский.
нет, соврал я.
я был здесь года 2 или 3 назад, заполнил все бумажки, прошел медосмотр и так далее, и меня повели вниз, на 4 этажа под землю; становилось все холоднее и холоднее, и полы покрывала кровяная патина — зеленые полы, зеленые стены, мне объяснили мою работу: нажмешь кнопку, и через проем в стене доносится шум, словно сшиблись на футбольном поле две команды в шлемах или слон свалился со слонихи, а потом появляется что-то мертвое, большое, кровавое, и он показал мне: берешь его и забрасываешь на грузовик, а потом нажимаешь кнопку, и подается второй, — и он ушел, когда он ушел, я снял спецовку, стальную каску, ботинки (мне выдали на 3 размера меньше), поднялся по лестнице и вон оттуда, теперь вернулся, приперло.
староват ты для этой работы.
хочу подкачаться, ищу тяжелую работу, настоящую тяжелую работу, соврал я.
а справишься?
у меня железный характер, я выступал на ринге, дрался с самыми лучшими.
да ну?
да.
хм, по лицу судя, тебе крепко доставалось.
на лицо не смотри, руки у меня были быстрые и сейчас быстрые, приходилось и подставляться, чтоб людям было на что посмотреть.
я за боксом слежу, а имени твоего не помню.
я под другим работал, Звездный Мальчик.
Звездный Мальчик? не помню Звездного Мальчика.
я выступал в Южной Америке, в Африке, в Европе, на островах, дрался в маленьких городках, потому у меня и перерывы в стаже — не люблю писать «боксер», люди думают, вру или хвастаюсь, оставляю пропуски, и черт с ними.
ладно, приходи на медицинское обследование, завтра в 9.30 утра, и поставим тебя на работу, говоришь, тебе нужна тяжелая?
ну, если у вас есть другая…
нет, сейчас нет. знаешь, на вид тебе лет пятьдесят, может, зря я тебя беру, мы тут не любим возиться с людьми понапрасну.
я не люди — я Звездный Мальчик.
ну давай, мальчик, засмеялся он, мы найдем тебе РАБОТУ!
мне не понравилось, как он это сказал.
двумя днями позже я пришел в проходную — деревянную лачугу — и показал старику бумажку с моей фамилией: Генри Чарльз Буковски-младший, и он послал меня на погрузочную платформу: обратиться к Тёрману. я пошел туда, там на деревянной скамье сидели люди и глядели на меня, как будто я гомосексуалист или иду в плавках с гульфиком.
я ответил пренебрежительным, насколько сумел, взглядом и прохрипел на манер шпаны:
мне к Тёрману. где он?
кто-то показал.
Тёрман?
ну?
я у тебя работаю.
ну?
ага.
он поглядел на меня.
где твои ботинки?
ботинки?
нету, сказал я.
он вытащил мне из-под лавки пару — старых, жестких, задубелых, я надел: все та же история: на 3 размера меньше, пальцы стиснуты, согнуты.
потом он выдал мне окровавленную спецовку и стальную каску, я стоял и ждал, пока он закурит — или, если грамотно, — пока он закуривал, небрежным и мужественным взмахом руки он отбросил спичку.
пошли!
все они были негры и, пока я шел к ним, смотрели на меня прямо как ЧЕРНЫЕ МУСУЛЬМАНЕ, росту во мне — метр восемьдесят с лишним, и все они были выше меня, а если не выше, то в 2 или 3 раза шире.
Чарли! заорал Тёрман.
Чарли, подумал я. Чарли, тезка, это хорошо.