Верблюды вошли на просторный двор караван-сарая и медленно, один за другим, опустились на землю.
Сюда же въехали и лучники Ислам-бека. Начальник стражи, желая выяснить, кто же хозяин каравана, внимательно изучал прибывших. Один из них, одетый лучше других, седой, бородатый, но с молодыми горячими глазами, сойдя с верблюжьего седла, неторопливо направился в сторону конного отряда. Ислам-бек тоже спешился. Не доходя до него двух или трех шагов, старик остановился, приложил правую руку к груди, поклонился и торжественно произнес:
— Высокочтимый бек! От всего сердца тебя приветствует и желает вечного благоденствия неутомимый странник и скромный купец из Бухары Гусейн ибн Новбари, ибн Сахиб, ибн Ахмад, ибн Гифари, иби Джамал.
И снова — поклон.
— Да сопутствует успех и помощь аллаха вашему благородному делу, почтенный Гусейн Новбари, — ответил на приветствие купца Ислам-бек. — Добро пожаловать в наш город. Благополучно ли добрались до наших владений? Не чинил ли кто злых препятствий и неудобств в нелегком пути?
— Слава аллаху! Все было хорошо, — поклонился, купец.
Ислам-бека поразили его глаза: такие хитрые и острые… прямо насквозь прокалывают.
«Наверно, плут большой и мошенник», — подумал о нем начальник стражи. А вслух сказал:
— В добром ли здоровье вы и ваши спутники, почтенный купец?
— Все мы здоровы, дорогой бек. Но отдохнуть не мешало бы…
— Правильно. Отдохнуть надо, — посоветовал бек. — Кстати, вы, Гусейн Новбари, будете моим личным гостем и будете жить в моем доме на правах личного друга. Отдельные покои для вас уже отведены.
— О! Великодушный бек, — воздел руки взволнованный купец. — От всей души благодарю вас! Да сохранит вас аллах на долгие годы!
Сделав небольшую паузу купец сказал:
— А теперь, уважаемый бек, позвольте обратиться к вам с просьбой. Распорядитесь, пожалуйста, к вечеру прислать сюда ваших людей вон за тем верблюдом. Там мы припасли подарки для вас и нашего покровителя — всемогущего шаха.
Суровое лицо бека слегка посветлело. «А он, видать, ничего, этот хитрец. Щедрый», — подумал он о купце, сунул ногу в стремя и легко вскинул свое тело в седло гнедого иноходца.
— Мы тоже в долгу не останемся, — сказал он купцу перед тем, как тронуться в путь. — Мы сделаем все, чтобы пошлина на ваши товары была самой скромной.
В тот же день с купеческим караваном Гусейна Новбари в чужую столицу прибыл странствующий монах — дервиш. Это был молодой красивый человек с лицом открытым и загорелым, оживленным блеском больших карих глаз и очень белых ровных зубов. Скромное, но весьма чистое одеяние монаха составляли голубая чалма, темно-серые узкие брюки, белая рубашка, поверх которой был надет коричневый жилет. На левом боку, на медной цепочке дервиш носил большую экзотическую раковину, покрытую черным лаком и предназначенную для подаяний.
Когда начальник стражи уехал, купец и дервиш зашли в свободную комнату для гостей.
— Ты пока поживешь здесь, — сказал дервишу Гусейн Новбари. — А потом постарайся перебраться в город. Так будет удобнее…
— А когда и где мы будем видеться? — спросил монах.
— При всяком удобном случае, — понизив голос до шепота, ответил купец. — Вначале здесь, в караван-сарае, а потом — в городе. Но будь осторожен: за нами могут следить.
Весть о прибытии богатого торгового каравана вскоре разнеслась по всей округе, и на базарной площади в городе целый день толпился народ. Сюда же каждое утро приходил и дервиш Муса. Он медленно продвигался по базару и громко пел стихи из священного корана. Тот, кто слушал его, вряд ли понимал их значение, но в протянутую руку Мусы нет-нет да и ложились медные монеты. Получив вознаграждение за песню, дервиш опускал деньги в раковину и снова принимался петь.
В саду, среди роскошных цветников шахского дворца, скучая от безделья, задумчиво бродила юная дочь шаха Зульфия. Тонкая, стройная, в полупрозрачном розовом платье, она сама была как свежий, едва распустившийся бутон хорасанской розы. Зульфия рассеянно следила за полетом бабочек, порхавших над цветами, прислушивалась к гудению взлетевшего шмеля и вспоминала поэтические строки, написанные в ее честь придворными льстецами. И с чем они только ни сравнивали ее, эти смешные поэты! И с трепетной степной ланью, и со стройным кипарисом, и с самой лучшей розой в цветнике великого шаха. Не обошли они своим вниманием и ее глаза — две черные звезды вселенной, ее брови, похожие на туго натянутую тетиву, ее нежные алые губы, как два лепестка граната и щеки, как две зари на чистом небосклоне.