Не отвечая, он сунул телефон между подушек и лег, отвернувшись к стене. Мобильный еще долго чирикал, а потом затих, словно захлебнувшись звуками в душном пространстве синтепона.
Съемки на натуре, запланированные Альмухамедовым, были несложными. Основное действие картины происходило зимой, потому большей частью снимали в павильонах «Мосфильма», запорошенных искусственным снегом. Для съемки эпизодов, где требовалась настоящая заснеженная натура, было решено ждать холодов.
Под Киевом у Егора было всего два съемочных дня, причем эпизодных. И если первый день, когда от него требовалось лишь искупаться в теплой, как парное молоко, речке, прошел спокойно, то на второй с ним едва не случилась истерика.
Группа расположилась на большом поле, заросшем цветами.
Поле как поле. Ничего особенного.
Слева лесок, справа лесок, на заднем плане торчит маковка церквушки, сияя на солнце сусальным золотом.
Жителям мегаполисов такие вот поля в реальной жизни попадаются редко. Каменные джунгли конкурентов не терпят, захватывая под железобетонные громады все новые и новые участки.
На съемках проходной сцены от Егора и актрисы Карины Гребенкиной, дочери известного питерского рокера, требовалось немного. Всего-то пробежать по полю навстречу друг другу и, слившись в объятиях, упасть в траву, поваляться там в обнимку, пару раз поцеловаться — и хеппи-энд! Никакой актерской сверхзадачи, никакой особой игры. Просто картинка, красивая, романтичная, настраивающая зрителя на нужную волну.
С точки зрения Егора, Карина была — не то чтобы очень…
Худенькая, курносая, с большими передними резцами, делавшими ее похожей не то на трогательную мышь, не то на кролика. Она часто и много смеялась, и вообще была девушкой весьма приятной, но как женщина Карина Егору не нравилась. Видали мы и покрасивее…
С партнершей вне площадки он держался галантно и подчеркнуто отстраненно, что, кажется, слегка удивляло ее. Впрочем, до ее мыслей Егору дела не было. Чего хотелось, так поскорее отработать два дня, получить деньги и смыться обратно в Москву, где осталась куча дел…
Свои действия Егор и Карина выполнили четко.
Бег по полю сняли с первого дубля, поцелуи в траве крупным планом на всякий случай снимали дважды. Лежа на спине, Егор и Карина смотрели в синие небеса, не обращая внимания на нависшую над ними камеру. Белые цветочки пахли чем-то медовым, как не пахнут ни одни купленные в магазине цветы, в траве стрекотали кузнечики, а наверху, в бездонной синеве, растворялось одинокое облачко. Егор думал об Алине, оставшейся в Москве, и еще, что было бы неплохо притащить ей со съемок вот этих цветочков, чтобы она могла вдохнуть пьянящий вкус меда и леса. Да ведь не довезет, завянут по дороге. Еще и в самолет не пустят…
От мыслей его лицо стало мягким, а в глазах появилась мечтательность.
— Тебе идет, — сказала вдруг Карина.
Егор опомнился.
Режиссер давно сказал свое веское «стоп», а они все лежали в траве.
Егор сел, попытался посмотреть себе на спину, не прицепилась ли к рубашке трава. Карина тоже поднялась, помогла ему отряхнуть рубашку и посмотрела со значением. Голубые глаза искрились, а губы растянулись в улыбке, отчего резцы торчали еще сильнее.
— Что мне идет? — спросил Егор.
Она улыбнулась еще шире и даже прищурилась — так ей было весело. Сходство с мышью стало абсолютным.
— Влюбляться. Ты от этого… Ну… на человека становишься похож. Я даже ей позавидовала.
— Кому?
— Той, о ком ты думал.
Егор не ответил.
Рядом суетились члены съемочной группы, и обсуждать рядом с ними свою личную жизнь он совершенно не хотел.
Он поднялся и подал руку Карине. Они были почти одного роста, и, когда она встала, их глаза оказалась почти на одном уровне.
— А вот сейчас ты снова такой же, как раньше, — заметила она.
Он улыбнулся.
— Нет, даже когда улыбаешься, ты — другой. Закрылся. Как устрица. Хлоп — и в домике.
— Пойдем обедать, — предложил Егор.
— Спрыгиваешь с темы? Ну, дело твое. Просто я хотела тебе сказать, что иногда это надо выпускать, иначе свихнешься. Тебе, наверное, очень сложно жить.
— В каком смысле?
— Да в прямом. Ты же все должен контролировать. Это, в принципе, неплохое качество, если далеко не заходить. А ты, как мне кажется, с этим перебираешь. Вот сейчас — ты играл или нет? Какой ты настоящий? Тот, кто любит, или вот этот — забальзамированный?
— Я обожаю все контролировать, — рассмеялся Егор. — Это у нас семейное. Вот сейчас я должен проконтролировать наш обед. Потому что вечером я улечу в Москву, и не факт, что там мне удастся поужинать.