Что же касается историй болезни, то они понравились не только доктору Данилову, но и доценту Данилову, который перед тем, как записать свой осмотр, трижды прокручивал черновик в уме. Положение обязывает, ведь записи сотрудника кафедры, тем более — доцента, должны быть идеальными, если не сказать «шедевральными». Все истории, которые просмотрел Данилов, были написаны на четыре с плюсом. Если огрехи и попадались, то несущественные, относящиеся к категории «прокурор из такого теста дела не испечет». С одной стороны, это хорошо, но если истории «причесываются» постфактум, после дежурства, под присмотром заведующего, то это уже не очень хорошо, а точнее — совсем нехорошо.
Глава четвертая
Первое дежурство в проклятом отделении
— Пистолет не забыл? — деловито поинтересовалась Елена, когда Данилов надел куртку. — Надеюсь, заряжен боевыми?
— С пистолетом в реанимацию нельзя, — в тон ей ответил Данилов. — Там же аппаратура кругом. Обойдусь ножом, если что.
Охотничий нож с рукоятью из оленьего рога Данилову подарил в позапрошлом году один журналист, считавший, что его отец выжил после обширного инфаркта только лишь благодаря консультациям доцента Данилова. На самом деле это было совсем не так, потому что деда лечили совместными усилиями, но переубедить журналиста не удалось. В день выписки отца тот разыскал Данилова, вручил ему узкий, длинный, увесистый сверток и попросил заплатить рубль, ибо острое по народным поверьям дарить нельзя — это к ссоре. Развернув в своем кабинете сверток, Данилов ахнул. Нож был настолько красив, что его так и хотелось повесить на стену, причем — отдельно от тисненых кожаных ножен. На ножнах был изображен олень на фоне сосен и горы, а рукоять ножа украшала искусная резьба в виде переплетающихся веточек с листиками. Если бы у Данилова дома висел на стене ковер, то не исключено, что подарок положил бы начало коллекции холодного оружия. Известно же, как обычно становятся коллекционерами — коготок увяз, всей птичке пропасть. Но дома вообще не было ковров, ни настенных, ни напольных, да и к коллекционированию Данилов не был расположен, так что ножу нашлось сугубо практическое применение — на работе Данилов нарезал им хлеб, колбасу, сыр и прочие, подлежащие нарезке продукты.
На дежурстве в девяносто пятой больнице можно было обойтись и обычной «раскладушкой», но Данилов решил взять с собой необычный нож, который непременно привлечет внимание окружающих и побудит их к вопросам. А любой вопрос может вылиться в познавательное общение… Вообще-то Данилов в новых коллективах поначалу присматривался к людям, а уж потом начинал общаться с теми, кто казался ему достойным общения, но сейчас пришлось свернуть «этот долбаный снобизм» (выражение доцента Саакова) трубочкой и засунуть куда поглубже. Данилов-Знаменский, так его со вчерашнего дня дразнила жена, жаждал общения и был готов общаться ночи напролет. Вдобавок Данилов придумал для себя образ человека, который на своей кафедре немного оторвался от реальной жизни и витает где-то там, в заоблачных эмпиреях. Умному на вопрос могут и не ответить, а недоумку непременно ответят, да еще и с подробнейшими разъяснениями. Так уж устроены люди — не могут упустить шанса продемонстрировать свое превосходство.
Проходя мимо сестринского поста, Данилов ограничился бы обычным приветствием «доброе утро», но Данилов-Знаменский повел себя иначе.
— Приветствую, красавицы! — гаркнул он вполголоса, ибо это все-таки реанимация, а не плац. — Как ночь прошла? По глазам вижу, что не очень гладко.
— Гладко мы дома спим! — ответила одна из медсестер, крупная, волоокая и круглолицая брюнетка.
— И сладко! — добавила другая, невысокая худенькая блондинка.
— Я ваш новый совместитель, зовут меня Владимиром Александровичем, а вы, если бейджики не перепутали, Инна и Оксана, верно?
Медсестры дружно кивнули.
— Приходите, как освободитесь, пить чай в ординаторскую, посмотрим друг на друга без масок, — пригласил Данилов.