— Благоприятные дни? — удивленно переспросил Данилов. — В каком смысле «благоприятные»?
— В самом прямом — для работы! Есть у нас доктор Дебихина, полная, между нами говоря, дура, которую я терплю только потому, что заменить некем, так вот она высчитывает свои благоприятные дни на следующий месяц и в другие дни работать категорически отказывается. Мало мне проблем с составлением графика, так еще я должен помнить, когда Марина Степановна согласна выходить, а когда нет!
— Вот вы сказали «дура, которую я терплю», — поймал собеседника за язык Данилов. — А может это она вам статистику портит? И вообще много ли кого вам приходится терпеть?
— Я представляю ход ваших мыслей, — улыбнулся Денис Альбертович. — Нет, не много кого, Дебихина у нас одна такая. Типичный, в общем-то, случай — медсестра выучилась на врача, а уровень мышления у нее так и остался сестринским. Чего стоит доктор Дебихина и что ей можно поручать, стало известно уже на первом ее дежурстве, так что теперь я использую ее исключительно в качестве ассистента при грамотном докторе и, вообще, стараюсь ставить ей дневные смены. Ничего, кроме, наблюдения за пациентами в зале, ей не поручается, в мало-мальски сложных случаях привлекается старший врач смены. Как результат — у Марины Степановны самая лучшая статистика среди врачей. Так что ничего она нам не портит, потому что мы не позволяем ей этого делать.
— А какая причина смерти лидирует среди условно-необъяснимых вы не выясняли?
— Да там все, что только может быть, — поморщился Денис Альбертович, — начиная с фибрилляции и заканчивая анафилактическим шоком. Завтра под маркой поиска нужного материала вы сможете посмотреть всю документацию. Но доминирующей причины у нас нет, это точно. Люди умирают от разных причин, в каждом случае действия персонала признаются правильными, сомнений в отношении препаратов, получаемых из аптеки у нас нет, но, тем не менее, летальность в четыре раза больше средней по Москве. Такая вот задачка с многими неизвестными. Вам еще хочется попробовать ее решить или уже нет?
— Если честно, то еще сильнее захотелось, — ответил Данилов. — Я люблю решать задачи и не люблю, когда умирают люди.
— Если вы ее решите, то с меня «поляна» в любом ресторане, — пообещал Денис Альбертович. — Хоть в «Фифти», хоть в «Принцессе Грёзе», хоть в «Эль Маримари».
— Да я местов-то таких не знаю, — ответил Данилов, подумав о том, что бы сделала с ним за слово «местов» покойная мама, преподававшая школьникам русский язык и литературу. — Я человек простой, негламурный. Был бы финик к кофейку — и ладно.
Денис Альбертович понял намек и ушел варить третью порцию бодрящего напитка. Оставшись в одиночестве, Данилов подумал о том, что если отбросить первую версию, которую после знакомства с Денисом Альбертовичем хотелось отбросить, то на ее место нечего будет поставить. Никаких других предположений в уме не возникало. С пациентом все в порядке, то есть — нет оснований ожидать летального исхода. Это раз. Персонал делает все правильно, это два. Препараты используются нормальные, которые правильно хранились в правильных местах, это три. Но при всем том летальность выше тридцати процентов. Вот о чем тут можно подумать? О влиянии какого-то нераспознанного внешнего фактора? Например, кто-то из врачей принес в ординаторскую сувенир или, скажем, кружку, сделанную из «фонящего» материала?.. Чушь! Во-первых, у облучения есть свои симптомы, а, во-вторых, от него бы в первую очередь страдали бы сотрудники, которые проводят в отделении по восемь-десять суток в месяц, а не пациенты, чье пребывание кратковременно. Какая-то новая инфекция, вызывающая парадоксальные реакции на препараты?.. Тоже чушь! В наше коронавирусное время, когда все ходят в масках да респираторах, когда все обрабатывается-стерилизуется в режиме нон-стоп, инфекции особо разгуляться не могут. Да и не ограничилась бы инфекция стенами одного реанимационного отделения, очень скоро пошла бы гулять по всей больнице, а затем и по всей Москве… Но в других отделениях, не говоря уже о других стационарах, летальность не возрастает. Непростая, однако, задачка.