— В эти краткие минуты он и в самом деле мог… — очень серьезно проговорил Валантэн.
Вновь раздался стук, и из-за двери выглянуло изуродованное шрамом лицо Ивана:
— Прошу прощения, сэр. Мистер Брейн изволил удалиться.
— Удалиться! — вскричал Валантэн, впервые за все это время вскакивая на ноги.
— Уехал. Сбежал. Испарился, — отвечал Иван, блистая остроумием, свойственным французскому языку. — Шляпа и пальто исчезли тоже. И знаете, что всего удивительнее? Я выбежал из дома — хотел взглянуть, не осталось ли следа… И след нашелся. Довольно-таки большой след.
— Что это значит? — спросил Валантэн.
— Я вам покажу, — отзвался слуга, входя в комнату.
В руках у него сверкнула обнаженная кавалерийская сабля. Острие и кромка лезвия были запятнаны кровью.
Все застыли, как громом пораженные. Иван же, человек опытный, спокойно продолжал:
— Кто-то забросил ее в кусты у дороги, ярдах в пятидесяти от дома, по направлению к Парижу. Другими словами — ваш почтенный мистер Брейн туда ее забросил, удирая.
Вновь наступило молчание, но уже совсем иного сорта. Валантэн, взяв саблю в руки, сосредоточенно ее осмотрел, а затем уважительно обратился к О’Брайену:
— Я полагаю, майор, в случае необходимости вы предоставите эту саблю полиции для осмотра. А пока позвольте вернуть вам ее, — прибавил сыщик, вкладывая стальной клинок в звенящие сталью ножны.
Этот символический жест был встречен общими аплодисментами, а для Нила О’Брайена стал поворотным пунктом всей его жизни. Выйдя ранним утром снова в потаенный сад, майор уже не являл собой трагически-печального образа; жизнь ему улыбалась. Лорд Галлоуэй, будучи джентльменом, принес ему свои извинения. Леди Маргарет, будучи не просто леди, а истинной женщиной, должно быть, подарила ему нечто лучшее, чем извинения, еще до завтрака, прогуливаясь меж цветочных клумб. Компания гостей словно стала веселее и человечнее; хотя смерть незнакомца и оставалась загадкой, бремя подозрений покинуло их и улетело в Париж, вслед за чудаковатым миллионером, которого все они едва знали. Дьявол был изгнан из дома — точнее, он сам себя изгнал.
Однако загадка оставалась; и когда О’Брайен уселся на садовые качели рядом с доктором Симоном, почтенный ученый немедля заговорил о ней. Впрочем, от О’Брайена он не добился отклика — ирландца занимали куда более приятные мысли.
— Честно говоря, меня это не слишком интересует, — признался О’Брайен. — Тем более все уже, в общем, ясно. Видимо, Брейн почему-то затаил злобу на этого неизвестного типа, заманил его в сад и оттяпал голову моей саблей. Потом сбежал в Париж, а саблю выкинул по дороге. Между прочим, Иван мне сказал, что у мертвеца в кармане был американский доллар. Значит, он соотечественник Брейна — все сходится. Дело совсем простое!
— В этом деле, — тихо промолвил доктор, — имеются пять колоссальных сложностей, словно стены за высокими стенами. Поймите меня правильно — я не сомневаюсь в виновности Брейна. Его бегство тому подтверждение. Вопрос в другом: как он это проделал? Сложность первая: зачем убивать человека здоровенной саблей, когда с тем же успехом его можно зарезать перочинным ножом, который свободно помещается в кармане? Сложность вторая: почему мы не слышали криков и вообще никакого шума? Разве не было бы естественно издать какой-нибудь звук при виде человека, размахивающего саблей? Третья сложность: входная дверь весь вечер была на глазах у доверенного слуги, а в сад Валантэна даже крыса не прошмыгнет. Как убитый оказался в саду? Сложность четвертая: как Брейн выбрался из сада?
— А пятая? — спросил О’Брайен, глядя, как к ним по садовой тропинке медленно приближается английский священник.
— Сущий пустяк, полагаю, — ответил доктор, — но пустяк довольно странный. В первую минуту я подумал, что голову отрубили не с одного удара, однако рассмотрев внимательнее, увидел отметины от клинка прямо на срезе — другими словами, удары были нанесены уже после того, как голову отделили от туловища. Неужели Брейн так безумно ненавидел своего врага, что продолжал кромсать саблей мертвеца в лунном свете?
— Ужасно! — содрогнулся О’Брайен.
Пока они разговаривали, подошел маленький отец Браун. Дождавшись, со своей обычной застенчивостью, пока те умолкнут, он несмело вымолвил:
— Простите, если помешал, но меня отправили сообщить вам новость!
— Новость? — повторил Симон, напряженно глядя на него сквозь очки.
— Да, простите, — кротко повторил отец Браун. — Видите ли, произошло еще одно убийство.