Из кустарника вышли улыбающиеся Александров и Тимченко.
— Саша, ты с Володей собери в воде снасти и гони лодку в рыбнадзор. Да зятька не отпустите. А мы отвезем на мотоцикле Бледного… Идем, батя, — обратился он к браконьеру, — теперь уж придется ответить!
ИВАН ПРОКОПЕНКО
СЕВРЮЖНИКИ
Стемнело. Из районного центра на мотоцикле выехали трое: инспектор рыбоохраны Джексенов, шофер Аукатов и моторист катера Георгиев. Предстояло патрулирование по Уралу.
Ехали вдоль реки на север. Здесь можно близко подобраться незамеченными к суводям, излюбленным местам браконьеров-севрюжников.
Аукатов вел быстро. Ветер обжигал лицо. Из выхлопных труб вырывались бархатные звуки мотора. Раскатившись по гладкому грейдеру, пела резина колес.
— Куда ехать? — спросил Аукатов.
— Заедем на Никитскую суводь, — предложил инспектор.
Мотоцикл закачался по ухабам проселочной дороги. Слышались щелчки переключателя скоростей. Мотор то равномерно пыхтел, двигая вперед свою нелегкую ношу, то вдруг затихал и, как бы вздохнув, с ревом перевозил пассажиров через топкое место.
Остановились от суводи метрах в трехстах. Аукатов остался у мотоцикла, Джексенов пошел прямо к суводи, Георгиев направился к излучине Урала, расположенной чуть пониже. Каждый шел молча. Останавливались, прислушиваясь к малейшему шороху. Вода мощными лавинами сворачивалась в круги и, образуя глубокие воронки, хлюпала по всей суводи. От легкого весеннего ветра едва слышно шелестели молодые листья деревьев, разросшихся на крутом берегу Урала. На темно-синем фоне неба четко выделялись огромные гнезда грачей, похожие на бараньи шапки.
«Хорошо работает суводь», — подумал Джексенов и начал осматривать берег. Послышался треск сухих сучьев. Это от излучины пробирался Георгиев.
— Ничего нет, — шепотом доложил он. — Браконьеры знают, что мы каждую ночь бываем здесь. Вот и боятся.
— Это хорошо, что никого нет.
— А вот за Котлово, на рынке[1], могут быть. Больно уж темное место.
— Посмотрим, — направившись к мотоциклу, коротко ответил Джексенов.
В сумраке перебираясь через валежину, Георгиев нечаянно обломил ветку. На дереве закаркал испуганный грач. Задевая крыльями за ветки, он полетел над рощей. Разбуженная им колония грачей тысячегорлым гомоном оглушила округу. Застрекотали спросонья обеспокоенные сороки.
— Негодники, всегда выдают, — проворчал Джексенов, вглядываясь в небо, по которому темными крестами метались грачи. Гомон наконец прекратился, и только кое-где слышались крики успокаивающихся птиц. Снова наступила тишина. В низовьях что-то громыхнуло, свалившись огромной массой в воду.
— Валит яр, — заметил Аукатов. — Вот сила!
В Котлово заехали к общественному инспектору Мостовщикову — дяде Ване. Этот седовласый восьмидесятилетний человек вырос и состарился на Урале. С детства ненавидел тех, кто не бережет «золотое донышко, серебряные бережки», как поется в песне о древнем Урале.
Еще зимой на собрании сельчан он, опираясь на палку, подошел к выступающему Джексенову и коротко отрубил:
— Что ты тут предлагаешь выбрать двух-трех обчественных охранять рыб? Надо всем беречь рыбу! — и, повернувшись к залу, закончил, грозясь палкой: — Я вам не левизор!.. Вот мой пачпорт!.. Кого пумаю с режаком на Урале — отхожу, и никакие прокуроры те не помогут!
Хотя он уже не мог ходить далеко по крутым берегам, зато уж ничто не ускользало от его зоркого глаза и острого, несмотря на возраст, слуха.
— Добрый вечер, дядя Ваня!
— Заходи, чайку попьем.
— Спасибо, мы на минутку.
— Не спеши! Сегодня те на всю ночь работы хватит. Только не торопись, а то упустишь хороших браконьеров… Иди в палатку, становь самовар, — как бы между прочим мотнул он бородой старухе и, приблизившись к Джексенову, скороговоркой доложил:
— На полуостров к рынку пошла машина. Она вернется не иначе как у лесопосадки. Браконьеры долго там не будут, знают, что вы бывали ночью тут. Айда, все покажу.
Они пошли к реке. Вода Урала разлилась по лощине. Остался небольшой проезд на полуостров, омываемый излучиной реки и заливом.
— Вот здесь они проехали, — показал дядя Ваня. — Тут ты их и стереги. Только спрячь мотоциклет, а то разбегутся, сети попрячут и скажут: мы, слышь, за дровами ездили.
Распрощавшись с дядей Ваней, инспектора выехали на окраину села. Перебираясь по вгрузшим в грязь талам, услышали гул мотора на полуострове: машина была у переезда.
Шла она без света на малой скорости, а здесь, чтобы рассмотреть дорогу в лощине, водитель включил фары: два желтых столба скользнули вниз, осветив топкий переезд.
Джексенов стал посреди дороги.
— Стой! — крикнул он и взмахнул рукой.
Машина ринулась вперед. Рявкнул сигнал. Джексенов едва успел отскочить. Кидая грязь по сторонам, мимо него прошипели колеса.
— Стой! Стой!
Ноги инспектора запутались в талах, намощенных на переезде. «Эх, надо было чем-нибудь загородить дорогу, — зло подумал он, — хорошо, если ребята успеют перехватить»… Мокрая грязная одежда тяжело повисла на плечах, в сапогах неприятно чавкало…
Машина, выйдя из лощины на большой скорости, удалилась в село. Джексенов видел, как она, пройдя несколько кварталов, остановилась — фары потухли. «Где же ребята, почему не гонятся за машиной?» — подумал Джексенов и сразу же услышал знакомые звуки мотора. Облегченно вздохнул: «Молодцы! Сейчас накроют!» Но другой, еле уловимый звук мотора заставил насторожиться. По соседней улице без света, осторожно шла машина. «Хотят проехать в сторону города краем лощины, по луговой дороге», — разгадал Джексенов замысел нарушителей. Он быстро сбросил с себя плащ и телогрейку, кинулся через огороды наперерез машине. Перепрыгнув через попавшийся плетень в чей-то двор, перебежал его и остановился у калитки.
Медленно, крадучись катилась машина. Дорога шла в трех-четырех шагах от калитки. Джексенов в два прыжка оказался возле машины, схватился за борт, вскочил в кузов. Здесь трепыхалось несколько обкатанных в соломе севрюг. В беспорядке лежали мокрые суводные сети и резиновая спущенная лодка. Одетый в брезентовую спецовку браконьер одну за другой выбрасывал за борт севрюг. Стоя на коленях спиной к Джексенову, схватил за хвост очередную рыбину. Потянул — не поддавалась. Рывок! Еще рывок.
— Черт, угораздило тебя зацепиться! — нервно выругался он и обернулся. За жабры севрюгу держал улыбающийся инспектор.
— А-а-а-а! — завыл браконьер, отползая к борту. Сознание хапуги подсказывало ему: «Беги, беги!», но руки и ноги не повиновались. — Прости… Не я… они… Ей-бо, не виноват, хотели только на варево, — бормотал он бессвязно. И вдруг, навалившись грудью на борт, крикнул:
— Инспектор!
В то же мгновение вспыхнули фары. Машина резко рванула вперед. Браконьер, рискуя разбиться, перевалился через борт, глухо упал на обочину. Его поглотила темнота.
Машину бросало из стороны в сторону, подкидывало вверх. Водитель, навалившись всем телом на баранку, не отрывал глаз от дороги. Ладони механически скользили по рулю. Он гнал машину по ухабистому, плохо наезженному летнику. Пересекли грейдер, едва не врезавшись в идущий по нему самосвал. Взвизгнули тормоза — водитель самосвала еле успел затормозить.
«Блудлив как кот, труслив как заяц», — подумал о шофере-нарушителе Джексенов, вцепившись в край борта.
Впереди, в степи, светили тракторы — шла посевная. Сзади по грейдеру неслись груженые машины, образуя сплошную цепочку огней. Джексенов сжал челюсти: «Вот для кого надо охранять рыбу».
Но куда его везут?
Добрый час кружила машина по степным дорогам. Стало ясно, что шофер решил запутать следы. Джексенов наклонился к заднему стеклу кабины, затарабанил по кабине. Машина стала.
Шофер не ожидал увидеть такого пассажира. Рука самопроизвольно выключила скорость.
1
Рынком уральские казаки называют полуостров в излучине реки, расположенный рядом с зимовальной ямой рыбы.