Что за «тупой предмет»? Свинчатка, кастет, обух топора, гаечный ключ, молоток. Что еще? Мало ли на свете разных «тупых предметов»…
На другой день Тасымбетов со старшиной Мухамеджановым задолго до начала работы появились в кабинете Ибраимова — поделиться своими мыслями, предположениями, наметить задачи следствия на ближайшие дни. Полковник посоветовал побывать в отделении совхоза, расположенного в пяти километрах от места, где был найден труп, поговорить с людьми.
— Из этого поселка зимой выехал старик не то в Уфу, не то в Куйбышев. Он был одинокий, имел дом, который продал за большие деньги. До сих пор о нем ни слуха, ни духа. Справки наводите осторожно… Не спугните преступников.
Первым делом оперативный уполномоченный решил съездить к председателю сельсовета Данченко.
…Степан Павлович удивился, увидев входившего к нему в кабинет Тасымбетова. «Опять что-нибудь стряслось, — подумал он. — Просто так из милиции не приезжают».
Тасымбетов, поняв его мысли, улыбнулся:
— По пути мы… Решили проведать, справиться о здоровье. Ну как тут у вас, все тихо?
Данченко, скрыв свою минутную растерянность, бодрым голосом произнес:
— Да, тихо. После того случая, когда нашли человека в овраге, никаких происшествий…
— А я к вам опять по этому же делу, — сказал Тасымбетов.
— Что? Не нашли убийц?
— Пока нет, — Тасымбетов снял фуражку, взъерошил иссиня-черные волосы. — По всем данным, преступник должен быть рядом. Возможно, он в том отделении совхоза, что расположен в пяти километрах от оврага.
— Знаю, знаю, — подхватил председатель сельсовета. — Есть там одна семья. На подозрение наводит. Двое молодчиков живут при маме — тунеядцы. Нигде не работают, не учатся. Мать, правда, за мужа пенсию получает, продукты на базар в город возит.
— Как ее фамилия?
— Мажитова Фарзана.
— У меня еще один вопрос. Тот старик, что уехал в Уфу или в Куйбышев, до сих пор никому не пишет?
— Нет, не пишет.
— Кто у него дом купил?
— Соловьевы. Из Сарканда приехали. Большая семья. Все в совхозе работают. Люди порядочные.
Машины мчатся по пыльной дороге. Степь, степь — куда ни глянь. Впереди показались домики поселка. Это отделение совхоза.
У Соловьевых дома никого, кроме девушки лет пятнадцати, младшей дочери. Девушка пригласила Тасымбетова в комнату.
Старик, который продал им дом? Нет, она ничего о нем не знает. Приехали они сюда зимой, неделю жили вместе со стариком. Он собирался к своей внучке, в село под Куйбышевом.
Как он одевался? На нем, кажется, была черная рубаха, штаны серые, ватник, подшитые валенки и шапка из кроличьего меха.
Что? Подпоясывал ли он ремнем рубаху? Да, подпоясывал, она помнит. Ремень был широкий, с тяжелой медной бляхой.
— Вот этот? — Тасымбетов вытащил из кармана найденный на дне оврага ремень.
— Как будто этот, — сказала девушка. — Ну да, этот. Только он почему-то поломался…
Тасымбетов стал расспрашивать, у кого бывал старик, кто приходил к нему.
Девушка вспоминала… Заходили все — поселок небольшой, расспрашивали, куда уезжает и за сколько продал дом.
Сам он ни к кому не ходил. Только вот Мажитовы перед отъездом пригласили его выпить с ними. У старшего сына — его зовут Шамиль — отмечали день рождения. В тот же день старик и уехал.
«Мажитовы, — подумал Тасымбетов. — И на мешке стояла буква «М». Неужели случайное совпадение?»
Первое, что бросилось в глаза в квартире Мажитовых, это какая-то суетливость, бестолковость, словно люди жили здесь одним днем. Везде валялись обрывки бумаг.
Фарзана, пожилая женщина, сразу ушла в соседнюю комнату. Тасымбетов только и успел рассмотреть ее черные глаза. В них застыл испуг… Из-под белой шелковой шали с длинными кистями выбилась седая прядь волос, которую Фарзана торопливо спрятала. Оба сына были дома, первый, семнадцатилетний Шамиль, что-то мастерил на столе. Увидев незнакомых людей, только кивнул головой. Второй — Михаил — хотел показаться вежливым, попросил Тасымбетова пройти в комнату, пододвинул стул. Глаза его напоминали глаза матери — стремительным был бег этих черных угольков. «Здесь не все ладно», — подумал Тасымбетов, приглашая сесть старшину и понятых.
— Так с чего начнем? — обратился он ко всем.
Никто не ответил. Понятые потупились. Тасымбетов и сам чувствовал себя как-то скованно. Из этого состояния его вывел голос старшины.
— С чего, говорите, начинать? Да вот с этой комнаты.
Обыск в комнатах ничего не дал. И только когда Мухамеджанов открыл чулан, в глаза бросился большой мешок, до отказа набитый разной рухлядью. Старшина повернул его. На другой стороне мешка химическим карандашом была тщательно нарисована буква «М».
— Все мешки метите? — спросил у Шамиля Тасымбетов.
— Все, — последовал угрюмый ответ. — А что?
— Пока ничего.
Вытряхнув содержимое, Тасымбетов передал мешок старшине.
— Для экспертизы.
Потом долго ходил по кухне, внимательно рассматривая пол. В щели между досками набилась грязь. Тасымбетов зачем-то тронул ее и вдруг попросил у Шамиля топор. Тот, недоуменно пожав плечами, вышел в сени и вскоре вернулся с тяжелым колуном. Тасымбетов вставил его острие в щель и выковырнул грязь. Затем вытащил чистый носовой платок и завернул в него извлеченные комочки. «Зачем он это делает?» — терялся в догадках старшина и вдруг понял: тоже для экспертизы! Если убийство произошло на кухне, значит, в пазах должна остаться кровь.
Неожиданно в комнату ворвалась Фарзана, обняла Шамиля и громко закричала:
— Пощадите его! Прошу как мать! Это я виновата! Я… Я подговорила его убить… Только я…
Она упала на пол, стала исступленно биться затылком о доски.
Кажется, можно ставить точку. Преступник найден, сознался во всем. В день отъезда Мажитовы пригласили старика в гости. Выпили. Осторожно выведали у него, когда он едет, берет ли деньги с собой… И когда узнали, что старик уезжает сегодня и с деньгами, предложили проводить. («Мало ли что может случиться, пока сядете в вагон!» — сказал тогда Шамиль). Старик ушел к себе, потом вернулся с небольшим дорожным чемоданчиком… Здесь, на кухне, и совершилось преступление.
ВЛАДИМИР ГОЛОЛОБОВ
ТРЕХЦВЕТНЫЙ ФОНАРИК
Лунный свет заливает Кокчетав. Точно серебряная фольга, поблескивает снег на ветвях дубов…
Тихо в заснувшем городе. Изредка промчится машина, свет фар полоснет по заиндевевшим заборам, прошуршат шины, продребезжит плохо прикрытая дверца — и опять нахлынет дремотная тишина.
В этой тишине — в который раз — вспомнит свою жизнь Василий Михайлович Ожерельцев, сторож магазина тканей. Кутаясь в тулуп, старик пройдется по тротуару с ружьем за плечом, или прислонится к сторожевой будке, закурит и вспомнит себя то молодым парнем на сенокосе в деревне, то колхозным конюхом, купающим в летний полдень лошадей. То как в прошлом году ездил с внуком к себе на родину и рвал там во ржи васильки… В тот год он и поступил сторожем в этот магазин, получил ружье и трехцветный фонарик служебного пользования. Однако ни фонарик, ни ружье ему ни разу не пригодились: магазин на Центральной улице, рядом перекресток дорог, всю ночь горят лампы на столбах, светло. Притом по соседству продовольственный магазин, там тоже сторож, так что беспокоиться не приходится: кто посмеет лезть в магазин, расположенный в центре города?
И снова видит себя Василий Михайлович на сенокосе. Ах, как он косил! Самые дюжие мужики признавали его превосходство. Коса в его руках была как игрушка. Взмах — и ложится с мягким хрустом ровно подрезанная трава. Еще взмах… Еще… Ряд у него получался всегда аккуратный. А однажды он наткнулся на гадюку, но не сробел и пошел на нее с косой…
Но что это? Кто-то не спеша идет к нему. Не один — трое. В тишине громко скрипит под ногами снег. «Не спится людям! А времени часа три, пожалуй, вон уж где луна-то!» Он хотел сказать этим трем мужчинам, что шляться в такой поздний час по крайней мере опасно, что пора бы домой, на боковую. И в этот миг первый мужчина, неуловимо быстро взмахнув рукой, ударил его по виску чем-то холодным, металлическим.