— Вы с ней беседовали? С Решетниковой?
— Ясное дело, говорил. Внеси, говорю, Полина, выручку в кассу, от греха, говорю, внеси. Отказалась. Упрямая. Вторично настаивал. Не хочет. Что-то себе на уме имеет, так я мыслю.
— Вы уверены, что именно Решетникова присвоила деньги?
— Ясное дело — она. Больше некому.
Следователь предложил Михайлову подписать протокол допроса. Председатель торопливо макнул ручку в чернильницу и вывел размашистую подпись.
Через полчаса на месте Михайлова сидел высокий мужчина.
— Ермолаев Петр Алексеевич, — представился он с достоинством. — Работаю водителем машины сельпо третий год.
Ермолаев обстоятельно рассказал, как везли пиво и как он все боялся, чтобы рабочий Рыбкин не разбил бочки при выгрузке.
— А через шесть дней я доставил уже пустую тару на пивзавод, — закончил он, прямо глядя на следователя.
— Ревизия не обнаружила вашего путевого листа за второе августа. Куда вы его дели?
— Как это дел? — Ермолаев даже встал. — Никуда я его не девал — бухгалтеру отдал. Он, может, куда дел.. А я сдал…
Допрос рабочих подтвердил показания Ермолаева. Только Рыбкин, чернявый паренек с взъерошенными волосами, уже перед уходом задумчиво сказал:
— Вот когда это было — точно не скажу. В конце июля или в начале августа — это точно.
…Был уже вечер, когда Иванов с понятыми направился на обыск к Решетниковой. Вдоль дороги шумели молодые тополя, теплый ветер играл их листьями.
Он свернул в переулок. Шаги его гулко раздавались по дощатому тротуару, всюду разноголосо лаяли дворовые собаки. Толкнув маленькую калитку, Иванов пересек небольшой дворик и вошел в дом. Здесь пахло почему-то мятой и сеном, в сенцах на веревке висели маленькие штанишки и оранжевый лупоглазый плюшевый мишка, которого держали за уши бельевые прицепки.
Дверь открыла женщина, гладко причесанная, с ребенком на руках. Другой возился с котенком под столом.
Иванов представился. В лице Решетниковой что-то дрогнуло, глаза вдруг как-то потемнели.
— Делайте со мной что хотите, — упавшим голосом произнесла она. — Только я не брала этих денег.
Она опустила малыша на половичок, села, бессильно опустив руки, и заплакала.
— Семь лет одна работаю, — женщина подалась всей грудью вперед. — Семь лет. И крошки никогда не взяла…
Обыск никаких результатов не дал. Описав имущество, Иванов попрощался и вышел. Как-то нехорошо было у нега на душе.
Следующее утро началось допросом заведующей складом Горбачевой. Миловидная, с высокой прической, войдя в кабинет, она принесла с собой запах духов. Рассказывала, словно читала. Да, первого августа пиво доставили в буфет. Оприходовать не успели. А Решетникова, уже после продажи, заходила на склад и просила списать его в подотчет, иначе ей выручку не сдать. Горбачева обещала, да не успела. В этом, конечно, вину свою не отрицает.
— Вы говорили с Решетниковой наедине?
— Да. То есть нет. Рабочий Вавилов присутствовал. Можете проверить, он подтвердит.
Вызвали Вавилова.
— Такая неприятность вышла, — вздохнул он. — И кто бы мог ожидать? Женщина строгая, из себя скромная, а вот не удержалась. Горбачева все правильно обрисовала. К ее словам еще добавлю, если разрешите: Полина в руках пачку денег держала, когда разговаривала с Горбачевой.
«Вот и замкнулся круг доказательств», — подумал Иванов и почему-то вспомнил лупоглазого оранжевого медведя, который сушился на веревке в сенях…
На очной ставке Михайлов и Горбачева подтвердили свои прежние показания, Решетникова выслушала их молча, печально сказала:
— Все складывается против меня. Видно, отвечать придется. Мальчишек жалко. Кому они нужны, малыши-то мои?
Иванов хотел сказать что-нибудь теплое этой женщине, утешить. Но что он мог сказать? Перед ним сидела подозреваемая, вину которой подтверждал ряд свидетелей. «Почему я должен сомневаться в ее виновности? — пытался он успокоить себя. — Почему? Только потому, что ее искренность вызывает симпатию? Еще раз надо перепроверить»… Он поделился сомнениями со своим другом, тоже следователем.
— Э, батенька, — насмешливо произнес тот. — Да они такими ангелами прикинуться могут! Тут надо на факты опираться, а не на свои впечатления.
Факты… Их надо искать. Искать на пивзаводе…
Пачки накладных, доверенностей. Бумажки, бумажки. Что могут раскрыть они? Вот доверенность, по которой председатель сельпо Михайлов получил тридцатого июля шесть бочек пива и вывез на автомашине № 78-11. Вторую партию пива он вывез первого августа на машине № 44-38. «Что-то здесь не так», — подумал Иванов и снова вызвал шофера Ермолаева.
— Сколько партий пива вы вывезли в течение июля и августа?
— Так разве упомнишь? — изумился водитель. — Много раз ездил.
— И всегда с Михайловым?
— Вот что нет, то нет. С экспедитором Орловым ездили, а с председателем только первого августа. Шесть бочек взяли. Я это хорошо помню.
— Познакомьтесь с пропуском пивзавода на вывоз, — Иванов протянул Ермолаеву пропуск. Водитель повертел в руках бумажку, вернул, потом снова взял.
— Неверно это, товарищ следователь. Вроде бы я ездил не тридцатого июля, а первого августа… — Он вздохнул, встал и вдруг сказал:
— Черт, а может, и правда тридцатого… Путевые листы мои в бухгалтерии потерялись — это мне Лука Васильевич говорил сам. Он и напомнил мне, что первого ездили.
Снова перед следовательским столом появились рабочие Рыбкин и Поликарпов.
— Второй раз, когда сам Михайлов ездил, мы не разгружали. Не знаем, кто разгружал…
«Куда же девалась та, вторая партия пива? — размышлял Иванов, — может, сам Михайлов имел к ней прямое отношение? Чего это его самого понесло на пивзавод? Странно…
Иванов позвонил начальнику автоинспекции и попросил проверить, кому принадлежит машина с номерным знаком 44-38. Оказалось, что две машины имеют этот номер. Одна АБ 44-38 принадлежит леспромхозу, другая ТК 44-38 — маслозаводу.
И вот путевые листы водителей этих машин лежат перед Ивановым. Обычные листы… Водитель леспромхозовской машины Аникин возил лес с участка на станцию, шофер маслозавода Семенов — зерно из колхоза на станцию «Элеватор». Иванов распорядился, чтобы вызвали обоих шоферов.
И тот, и другой сказали, что пива они не возили в сельпо, что тут ошибка какая-то…
— Мы с пивом не занимаемся вообще. Это не по нашей части…
Иванов позвонил на пивзавод. Завскладом Гаврилов сообщил ему, что номера автомашин он сам не проверяет. На то есть охранник, который не пропустит автомашину, если номер не совпадает с накладной.
— А кто был в охране, первого августа?
— Сагит Кадыров. Ему доверить можно. Коммунист.
Кадырова Сергей разыскал в бухгалтерии пивзавода. Седоусый, смуглый, с маленькими острыми глазками, охранник недоверчиво, настороженно посмотрел на следователя:
— У нас непорядка быть не может. Всегда сверяю груз, количество мест, номер машины с записями в расходной накладной, в пропуске на вывоз. И если стоит в накладной первого августа номер 44-38, значит, на этой машине и вывезли. На то мы и поставлены, чтобы охранять. Служба такая…
Иванов, прощаясь, пожал руку Кадырову и опять вернулся к себе в кабинет. Решение было где-то близко, совсем рядом… Вот путевые листы Аникина и Семенова. Сильно помятые, чуть вытерлись на сгибах, со следами пальцев… Иванов посмотрел на свет. На листе Семенова видны просветы. Резинка! Здесь побывала резинка! Вот и едва приметные следы карандаша в графе «пункт отправки», значит, здесь была какая-то другая карандашная пометка, которую стерли! Сомнения превращались в уверенность…
Следователь направил путевые листы на графическую экспертизу. Запись была восстановлена. Пиво! Вот оно, загадочное пиво!
…Семенов упорствовал.
— Тут ошибка какая-то…
— Ознакомьтесь с заключением графической экспертизы.