Бой за город продолжался всю ночь. Наконец к десяти часам утра 26 января 1944 года 120-я и 224-я стрелковые дивизии полностью освободили город от оккупантов.
Со слезами встречали наших бойцов немногие из уцелевших жителей Гатчины. И совершенно незамеченной среди них осталась поисково-разведывательная группа госбезопасности, еще за сутки до освобождения Гатчины пришедшая сюда, в самое логово врага, чтобы выиграть этот свой невидимый бой на невидимом фронте.
29 января 1944 года
— Я еще раз спрашиваю вас, гражданин Бене, когда и почему вы решили бежать из Ленинграда навстречу врагу?
Следователь хоть и начинал уже терять терпение, но не подавал виду. Бене же изображал святую невинность. Что ж, это его первый допрос, вот и прикидывается… Не знает только, что следствию уже многое известно. Да и все эти разведшколы, карательные батальоны, несостоявшиеся администраторы и их прихвостни уже два дня как отброшены далеко от Ленинграда, а скоро будут вообще выметены с нашей земли. Но подготовленные ими агенты могли остаться и продолжать шпионскую деятельность. Вот их-то и надо как можно скорее обезвредить, пока они не успели «перекраситься» и раствориться среди честных людей. Имена, имена, имена — вот что нужно сейчас. Прямо сейчас. А Бене разыгрывает удивление.
— Я не бежал навстречу врагу, как вы изволили выразиться… Я поехал к дочери, которая вообще-то проживает в Гатчине, но в тот момент была в деревне Кузьмино под Пушкином, — неторопливо повествует Бене. — Она прислала ко мне человека и просила приехать — помочь ей перебраться в Гатчину, Вот я и пошел к ее мужу, и вдвоем мы стали собираться к дочери. Вот и все.
— Когда это было?
— Восемнадцатого сентября.
— И вам было неизвестно, что враг уже находится в Пушкине, что Гатчина захвачена им еще тринадцатого сентября? — В голосе следователя отчетливо сквозила ирония.
— Нет, мы ничего не знали, — истово клялся Бене.
— И, пробираясь к линии фронта, проходя через наши части, пересекая линию фронта, вы ни о чем не догадывались? Кого вы дурачите, Бене? — Следователь чуть возвысил голос, но вызвал у Бене лишь полное изумление. — Когда и при каких обстоятельствах вы в первый раз увидели немцев?
— Мы пришли в деревню, а она, оказывается, была уже занята ими… Я выглянул в окошко и увидел немецкого солдата…
— И что же? Пытались вы уйти обратно?
— Да-да, конечно! Пытались! Я подошел к этому солдату и спросил, можно ли мне уйти обратно в Ленинград, но он велел убираться в дом.
«Вот какая «святая» простота: попросил разрешения уйти обратно!»
Где-то внутри уже закипало раздражение, но следователь подавил его, задав следующий вопрос:
— Где вы проживали на оккупированной территории?
— Девятнадцатого сентября немцы приказали всем жителям уйти в тыл. Дочь, зять и я поехали в Гатчину.
— Значит, вы утверждаете, что восемнадцатого сентября получили известие о дочери и в один день сообщили об этом зятю, собрались и успели добраться в деревню? И это вы не считаете бегством навстречу врагу? А я бы сказал, что вы просто бросились ему навстречу. Еще вопрос: участвовали ли вы в гражданской войне?
— Нет-нет, только в первой мировой, в чине полковника.
— Вы лжете! Вы служили в армии Деникина. Дайте правдивые показания.
— Да… я скрыл этот факт, — жмется Бене. — В девятнадцатом году, когда белые заняли Харьков, они меня арестовали, и я вместе с ними вынужден был отступать до Одессы… А там меня освободили красные…
— Гражданин Бене, вы опять вводите следствие в заблуждение, «арестовали белые, освободили красные»… Дайте правдивые показания!
Но говорить правду Бене никак не мог. Впрочем, она уже была известна.
Во время гражданской войны, находясь на службе в Красной Армии на должности начальника административного управления Харьковского военного округа, Бене при наступлении Деникина остался в Харькове и перешел на сторону белых. Сразу же, явившись в их штаб, он передал секретный шифр связи между частями Красной Армии и последнюю дислокацию войск Харьковского военного округа. Был принят на службу в армию Деникина в качестве штаб-офицера для поручений в чине подполковника. Из Одессы вместе с деникинцами бежать не успел, стал жить по фиктивным документам под фамилией Шевчука.
В 1922 году в Киеве был арестован, но лишь за то, что, проживая по фальшивым документам, уклонился от военной службы в Красной Армии. А его контрреволюционная деятельность не была разоблачена. Это преступление, совершенное в годы гражданской войны, он в течение двадцати пяти лет скрывал, боялся, что оно будет раскрыто. Это в свою очередь толкало его на путь активной борьбы против Советской власти, так как только после ее свержения он мог быть уверен в том, что не придется расплачиваться за измену. Поэтому он стал агентом гитлеровской разведки.