Отпечатанный на машинке, этот документ, как и все остальные в подборке, исполнен лаконичным, суховатым и лишенным эмоций, но зато предельно точным и в каждом слове исключающим возможность двойного толкования юридическим языком. Но не надо обладать каким-то особым воображением, чтобы представить себе сокрушительный перепад в состоянии человека, для которого разом переменилось все.
Простейшая логика подсказывает, что человек в таком положении должен начать искать выход, обязательно должен доискиваться до истины, а не до своих представлений о ней.
Раскрываю первый том уголовного дела, вчитываюсь в документы и испытываю, причем по мере чтения все сильней, одно и то же чувство — недоумение.
Вот некоторые протоколы допросов пятилетней давности, которые привожу дословно.
17 декабря 1981 года.
— Признаете ли вы себя виновным по существу предъявленного вам обвинения?
— Виновным в предъявленном мне обвинении я себя не признаю и никаких показаний по его существу давать не желаю.
21 января 1982 года.
— Что вы можете пояснить по поводу предметов и документов, изъятых 8 декабря 1981 года при производстве обыска по месту вашего жительства?
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, не желаю объяснять мотивы своего отказа.
5 февраля 1982 года.
— Получали ли вы от… (следует конкретная фамилия) рукописные материалы, затрагивающие различные вопросы экономики и политики?
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, не хочу объяснять мотивы отказа. Подписывать протокол не буду.
10 февраля 1982 года.
— Подписывали ли вы какие-либо письма-протесты, заявления в защиту лиц, привлеченных к уголовной ответственности?
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
— Оказывали ли вы материальную помощь людям, привлеченным к уголовной ответственности, и членам их семей?
— Я отказываюсь отвечать на данный вопрос.
— Свидетели заявляют, что вы являетесь распорядителем так называемого общественного фонда помощи политическим заключенным и их семьям в Ленинграде. Что вы на это скажете?
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
3 марта 1982 года.
— По каким причинам вы отказываетесь давать показания?
— Мой отказ от дачи показаний обусловлен морально-этическими причинами.
Нет, не морально-этические причины движут сейчас им, а совсем другое — ненависть, враждебность, неверие в объективность следствия, в непредвзятость следователя.
И еще одно: верование в собственную жертвенную правоту.
Вот какие чувства стискивают сейчас ум того, кто обвиняется в преступлении против государства, против своей Родины.
А что в таком случае должен испытывать следователь, глядя в напряженно-враждебные глаза сидящего напротив человека?
Не должен ли он платить ему той же монетой?
Невольно отвлекаюсь от чтения и задумываюсь: как же так вышло, что вот сижу сейчас и размышляю над судьбой человека, которого живьем в глаза-то никогда не видел и наверняка не увижу?
Месяца два назад под вечер зазвонил внутренний телефон.
Помнится, не ожидая никаких звонков, я с любопытством снял трубку:
— Данилов слушает.
В ответ — громкий, усиленный чуткой мембраной голос:
— Здравствуй! Не очень занят? Есть необходимость поговорить. Не откладывая.
Гм! Начальник следственного отдела. Интересно, зачем я ему в конце рабочего дня?
— Добрый вечер, Василий Николаевич. Хорошо, сейчас буду.
Встретившись тогда с Василием Николаевичем, я получил необычное для себя поручение. Мне было предложено написать материал для документального сборника о работе ленинградских чекистов, готовящегося с помощью журналистов, литераторов города к семидесятилетию органов госбезопасности. Тема материала — участие органов КГБ в воспитательной функции нашего государства, деятельность, которую они проводят для предотвращения особо опасных государственных преступлений, устранения их вредных последствий для государства и общества. А в следственном отделе разговор состоялся потому, что все материалы сборника, по замыслу составителей, должны основываться главным образом на фактах, установленных в последние годы в ходе следствия по уголовным делам.
Неторопливо расхаживая передо мной по своему кабинету, Василий Николаевич — как всегда, прямой, строгий — говорил внушительно:
— Ты вникни хорошенько: предотвращение особо опасных государственных преступлений — главное в работе чекистов. И надо, чтобы самый широкий круг людей знал, что для нас важно не только изобличить и наказать преступника, а еще на ранней стадии сделать так, чтобы он не совершил Преступления. Чтобы не было вреда, ущерба государству. И чтобы человек был сохранен для семьи, для общества. Даже на тех, кто уже преступил грань закона, мы стараемся воздействовать мерами воспитательного характера. Разумеется, не подменяя при этом закон, не вступая в противоречие с законодательством.