К тому же была и синяя папка с белыми тесемками, а в ней несколько десятков схем, чертежей, справок — о них говорилось в письме, как о первой информации, которой обещал снабжать ЦРУ человек, предлагавший свои услуги. По ней, кстати, писал он, американцы смогут судить о «ценности товара».
Казалось бы, все ясно. Впору подняться и доложить начальству все, что он узнал из рассказа шофера и письма консулу. Но майор не сделал этого. Опытный контрразведчик, он давно усвоил правило — информация, которой располагаешь, требует тщательной проверки и твоей собственной оценки. А в этой истории еще много было непонятного, да и вся она, несмотря на кажущуюся достоверность, выглядела малоправдоподобной. Папка с документами и такое письмо, под которым подпись, адрес, телефон, попадают в случайные руки… Было над чем задуматься.
Доложить надо было сегодня же, времени у майора оставалось совсем немного. Но кое-что он успел. Когда докладывал начальнику об истории с консульской почтой, то уже мог сообщить, что человек, фамилия которого стоит под письмом, действительно живет в Ленинграде по указанному адресу. Верен и номер телефона.
И человек этот является владельцем «Москвича», кстати, красного цвета…
Выслушав рассказ майора, полковник пододвинул ему синюю папку и сказал:
— Начинать надо с главного. Что это за материал?
— Разрешите подготовить письмо в штаб округа?
— Немедленно. Я позвоню товарищам, чтобы дали ответ незамедлительно. Дело может оказаться очень серьезным… Продолжайте заниматься им.
А дело вышло и впрямь серьезным. Быстро полученный ответ из штаба Ленинградского военного округа гласил: все материалы, присланные на исследование, содержат сугубо важные военные и государственные секреты. К этому времени было установлено, что человек, чьим именем подписано письмо, — инженер одного из ленинградских объединений, по роду своей работы имеющий доступ к документам, подобным тем, которые были в синей папке. Стало известно кое-что и другое.
— Ну что, пожалуй, настало время встретиться с корреспондентом американского консульства, — сказал полковник. — Будем готовить материал для передачи в следственный отдел. Действуй, Игорь Петрович.
На этот раз в небольшом кабинете майора было необычно многолюдно. Кроме хозяина здесь находились следователь и двое понятых. Предстоял телефонный разговор с автором письма генеральному консулу США. Медленно завращались бобины магнитофона, майор набрал номер телефона, указанного в письме. Ответили почти сразу же:
— Я слушаю…
— Можно Соломона Абрамовича?
— А по какому вопросу? Кто его спрашивает?
— Это по поводу настройки рояля.
— Так я вас слушаю!
— Соломон Абрамович?
— Да это я! Я вас понял и очень рад!
— Мы получили ваше письмо… Надо встретиться.
— Конечно! Я жду вашего звонка.
Встреча была назначена в тот же день, в четыре, у колокольни Никольского собора. Соломон Абрамович был взволнован и, быть может потому, бестолково многоречив. Ему пришлось объяснять, что для встречи у колокольни Никольского собора незачем подниматься на верхотуру, достаточно приехать на Крюков канал и подойти к колокольне — место укромное и вполне безопасное. Затем он потребовал пароля и отзыва. С трудом убедили, что не ошибутся, узнают его. Ведь он так подробно описал себя: «склонен к полноте», «рыжий, но уже наполовину седой», «явится в серых брюках и белой сетке»…
Магнитофон остановили, понятые подписали протокол записанного разговора. Через пару часов можно было ехать на встречу с незадачливым конспиратором.
Он появился за четверть часа до назначенного времени. Узнать его было нетрудно — не требовалось ни пароля, ни ответа: у белой стены колокольни в нелепой позе всякого ожидающего грузно переминался с ноги на ногу толстяк в серых брюках и белой сеточке. А когда он увидел двух мужчин, направляющихся к нему, то, не раздумывая, пошел навстречу. Знакомство не заняло много времени.
— Соломон Абрамович?
— Очень приятно…
Протянутая рука повисла в воздухе, мужчина начавший разговор, избежав рукопожатия, протянул удостоверение:
— Вам придется проехать с нами.
— Извините, не могу, у меня встреча…
— Не беспокойтесь, Соломон Абрамович, встречи не будет.
— Прошу вас…
С трудом оторвав ноги от земли, он шел к машине, поджидавшей его у собора, так же молча, окаменело поднимался в кабинет следователя. И все это молча — ни звука, с застывшей гримасой-улыбкой на одутловатом лице.
— Гражданин Овэс Соломон Абрамович? — задал первый вопрос следователь.
— Совершенно верно, — ответил он, сделав попытку приподняться со стула.
— Вы подозреваетесь в шпионаже — преступлении, предусмотренном статьей 64, пункт «а», Уголовного кодекса… Что вы можете пояснить в связи с этим?
— Я не могу ответить… Но если можно потом… Я должен подумать…
Следователь и сам видел его растерянность, поэтому разговаривать сейчас с Овэсом было бесполезно. Подписав протокол допроса, Овэс отправился в камеру следственного изолятора.
На другой день Овэс вновь появился в кабинете следователя.
— Будем разговаривать, Соломон Абрамович?
Не разжимая губ, он кивнул в знак согласия. Но, как только следователь задал первый вопрос, Овэс… заплакал. Он охотно пил воду, предложенную следователем, и продолжал, ни слова не говоря, плакать. То же самое повторилось и на следующий день. Терпение следователя иссякло.
— Хватит, — сказал он. — Слезы не помогут, займемся делом, гражданин Овэс!
— Хорошо, — покорно согласился Соломон Абрамович и перестал плакать.
— Вам предъявляется письмо на имя генерального консула США в Ленинграде. Оно знакомо вам?
— Конечно. Это мое письмо, — не колеблясь, подтвердил обвиняемый.
Он сразу же узнал и синюю папку с документами.
— Это я тоже передал вместе с письмом…
Его показания о том, как он это сделал, полностью совпали с рассказом шофера, которого он принял за американца и которому вручил у подъезда гостиницы «Октябрьская» свое послание консулу с секретными документами. Даже сейчас Овэс не догадывался о своем просчете. Подробно рассказав, как все происходило, он не удержался от вопроса:
— Скажите, а как это все попало к вам?
— Вы что, жалеете об этом?
— Что вы! Я рад, что они попали в верные руки…
Встречи следователя с Овэсом продолжаются. Теперь он уже освоился в кабинете, порой был даже излишне многословен.
— Скажите, Овэс, это был ваш первый контакт с представителями американского консульства?
— Никакого контакта не было! Я увидел этого человека впервые в жизни. Передал ему письмо, папку и сразу же уехал…
— Хорошо, Овэс. А до этого были встречи?
Обвиняемый клянется, что эпизод у «Октябрьской» был единственным, и Овэс проклинает тот час, когда он оказался на своем «Москвиче» у американского консульства.
Но следователь, переждав очередной всплеск эмоций обвиняемого, продолжает:
— Во время обыска в вашей квартире обнаружено еще одно письмо американскому консулу. Оно написано значительно раньше… Узнаете?
— Это черновик!
А письмо вы отправили?
— Так встречи не было!
— Почему? Вы ведь просили о ней.
— Никто не пришел.
Овэс не врет. Письмо было, встречи, о которой он просил, не было. Напрасно он почти два часа прогуливался около бывшей синагоги на еврейском кладбище. Никто из консульства не пришел в назначенное время и не спросил у Овэса: «Где усыпальница Поляковых?» — и не услышал ответного пароля: «Она разрушена в годы войны».
Письмо консулу, в котором Овэс просил о встрече и предлагал свои услуги поставщика секретной информации, он передал за полгода до неудачного вояжа к гостинице «Октябрьская». Каким образом? Это была «пешая» операция. Овэс совершал прогулки по улице Петра Лаврова. Проходил с безразличным видом мимо консульства, возвращался бульваром, останавливался у перекрестка — наблюдал. Случая, чтобы безопасно встретиться с кем-нибудь из обитателей консульского Особняка, не представилось. Но он все же нашел выход — сумел опустить письмо в открытое окно «фольксвагена», припаркованного к зданию консульства. Не знаем, попало ли это письмо в руки консула или нет, но на встречу с Овэсом никто не пришел, никто не позвонил по телефону.