Как нередко бывает, гром грянул неожиданно. Однажды таможенная служба в Бресте обнаружила у иностранца скрытые от контроля ценности, не подлежащие вывозу за границу, — бриллианты, платину на общую сумму более 60 тысяч рублей. Нити расследования потянулись в Ленинград к компаньонам Раковского. При обыске на их квартирах, в гаражах были найдены изделия из серебра, золота и драгоценных камней, различные приспособления для определения диаметра и чистоты бриллиантов, иностранная валюта. Следствием было установлено, что в числе ценнейших антикварных вещей, контрабандно переправляемых преступной группой за границу, были и изделия, помеченные клеймом фирмы Фаберже.
Компаньоны Раковского не выдали его, даже прикрыли. Спасла его от скамьи подсудимых и ошибка искусствоведческо-оценочной экспертизы, признавшей подделки подлинными изделиями фирмы Фаберже…
Воспоминания о тех кошмарных днях, когда шло следствие, а затем — суд, всегда омрачали настроение Раковского. Вот и сегодня, приехав к скверу подзарядиться бодростью, он ни с того ни с сего вспомнил об этом и впал в меланхолию.
Раковский покосился на багажник машины, где у него лежала сумка с коньяком и вином. На всякий случай, для угощения нужных людей. Но он-то знал, почему глаза зыркнули на багажник, — неодолимо потянуло выпить. Выпить, чтобы отогнать эти страхи, казалось бы, прошлые, а на самом деле все время живущие в душе.
Дверцы машины хлопнули так, будто Раковский сел не в собственные «Жигули», а в такси. Взревев мотором, машина рванулась вперед.
Через час в заранее условленном месте должна была состояться встреча с Аллен Калевой. О приезде в Ленинград она сообщила по телефону еще вчера. Судя по ее намекам, на этот раз она что-то придумала. «Неужели решилась сама везти? — Раковский уже был собран и отрешен от невеселых дум. — Нет, на риск она не пойдет. Значит, нашла надежный способ. Молодчина! Один ноль в ее пользу!»
Телефонный звонок разбудил Линяшина в два часа ночи. Звонил дежурный следователь из управления.
— Ты уже встал? — невинным голосом спросил он. — И собираешься на работу?
Линяшин зарычал в трубку, но тут же спохватился: кто же будет поднимать его среди ночи, чтобы дурацки пошутить?! Значит, что-то важное, неотложное.
— Не тяни резину — говори быстрее!
Сон у него будто холодным ветром сдуло. Только голос был еще предательски постельным.
— Кныша взяли. Уже в следственном изоляторе, — деловито, без всяких эмоций доложил дежурный.
У Линяшина перехватило дыхание. Наверное, он слишком долго молчал.
— Ты лег спать? — вернул его к действительности телефонный голос. — И правильно делаешь. Мы без тебя поговорим с ним за жизнь…
— Без меня не надо! Я поймаю такси и приеду!
— Приезжай, ждем. Машина, наверное, уже у твоего подъезда. Видишь, как я забочусь о твоем семейном бюджете…
Кныша задержали по ориентировке, очевидно, во время основательного загула. Во всяком случае даже сейчас от него несло сивухой так, будто он отмокал в бочке с водкой. Да и испещренные фиолетовой сеткой скулы, крылья носа исключали вопрос о его отношении к спиртному.
Без запинки пересказав Линяшину свои анкетные данные, он облизал пересохшие губы, бросил тоскующий взгляд на графин.
— Наливайте, пейте, — разрешил Линяшин.
— Мне поручено расследование дела о краже в квартире Сердобольского Сергея Яковлевича.
— В какой квартире? — насторожился Кныш.
Линяшин уловил его настороженность и плохо скрытое удивление.
— Вы лежали в больнице вместе с Сердобольским? — вместо ответа задал вопрос Линяшин.
— Лежал. Не отказываюсь, знал Сергея Яковлевича.
Линяшин отметил, что слово «знал» Кныш, наверное, не случайно употребил в прошедшем времени. Значит, ему известно о смерти старика. Так и должно быть.
— Так что вы можете сказать о краже?
Кныш молчал, но по его напряженному лицу было видно, что он о чем-то мучительно трудно думает, ловит ускользающую, какую-то важную для него мысль.
Когда он наконец поднял на следователя глаза, в них Линяшин прочел и обреченность, и решимость. Странно, Кныш еще не сказал и слова, но следователь уже понял, что сейчас будет сказана правда. Та правда о краже, которая у него, Линяшина, складывалась во время следствия как мозаичная картина из тщательно отобранных кусочков материала.
— Я не привык вилять, когда закон меня держит за шиворот, — сказал Кныш с усмешкой. — Сколько заработал — столько и получу. Но и за чужие статьи кодекса вкалывать на лесоповале не собираюсь… Я был не в бегах от вас. Я пил и думал: оставил меня этот паук Раковский в дураках или не оставил?
— Оставил, — однозначно подтвердил Линяшин. — А разве могло быть иначе?
Кныш тяжко вздохнул:
— Не могло. Дураки и должны оставаться в дураках… Но я думаю, что на некоторых умников у вас побольше, чем на меня, собрано, а?
— Побольше, — не стал уходить от ответа Линяшин, И, подумав, без обиняков сказал — Давайте начнем по порядку. Как и при каких обстоятельствах вы познакомились с Раковским?
Утром Линяшин докладывал полковнику Климову:
— Одна из наших версий полностью подтвердилась. Кныш — фигура весьма второстепенная, игрушка в ручках Раковского. Именно он, как мы и предполагали, навел Кныша на бывшую квартиру Сердобольского, где жил уже Труханов. Откуда он заполучил этот адрес и сведения, что у старика есть ценные антикварные вещи, Кныш не знает. И похоже, что говорит правду. По его словам, за несколько дней до троицы — дня кражи — Раковский сам проверял, действительно ли живет Сердобольский по этому адресу. В горсправке подтвердили: да, проживает. Мы выяснили, что тогда горсправка еще не имела данных о переезде Сердобольского.
Кнышу было строго-настрого наказано: ничего в квартире не брать, кроме камнерезных статуэток. Он в точности и выполнил это поручение Раковского. А когда принес их, того чуть не хватила кондрашка. Он орал на него так, что побелка сыпалась с потолка и мигали лампочки в люстре. Растерянный Кныш хотел взять статуэтки себе как трофей. Раковского привело это в бешенство. Он колотил эти статуэтки друг о друга, пока от них не остались одни осколки…
Климов весело рассмеялся:
— Колоритная сцена! Но не без расчета на эффект. Раковский любит и умеет подчинять себе людей бурей эмоций. Давит их психологическим прессом. И на многих это действует. Чувствуют себя лягушкой перед пастью змеи… Извини, я отвлекся, продолжай…
— Вскоре Раковский находит новый адрес Сердобольского — бывшую квартиру Труханова. И убеждается, что она пуста — старик в тяжелом состоянии лежит в больнице. Вот тогда в его голове и созревает план: определить в эту же больницу Кныша, поскольку, как оказалось, он прописан в том же районе. Вы знаете: бывшему уголовнику разыграть гипертонический криз не составляет большого труда. А под руководством такого искусного мистификатора, как Раковский, — тем более. Что и было сделано. Вызов «скорой», разговор с врачом, у которого в кармане лежат вызовы к другим больным, и он, естественно, торопится, — все это взял на себя Раковский.
На этот раз Кнышу было велено: минимум — войти в доверие, стать для старика своим человеком. Отсюда и полученное им в больнице прозвище: Витя-угодник. А максимум — выкрасть у него ключи от квартиры. Кныш все сделал по максимуму. Как он заполучил ключи, мы знаем.
Дальше события развивались так. Зная от врачей, что Сердобольский вот-вот может умереть, Кныш забирает ключи, срочно выписывается и бежит к Раковскому. А тот его встречает по заранее разыгранному сценарию. Дескать, от задуманного надо отказаться: органы что-то пронюхали, как бы не нагрянули с обыском. «А что делать с ключами?» — спрашивает Кныш. «Завтра же выбросим на помойку! — заявляет Раковский. — Тебе же советую временно смыться». Кныш конечно же напуган. Вечером Раковский устраивает для него разрядку — попойку, плачется, что его, наверное, заберут. Кныш утверждает: Раковский пил лошадиными дозами, и он не отставал от него.