***
Сержант Дэгль из льежской уголовной полиции приходился Жозефин Матью племянником. Он работал в отделе уже 2 года и был на хорошем счету у начальства, которое ценило его за умение быстро все схватывать. Ему даже выделили отдельный кабинет, правда пока без окон.
Жозефин встретилась с племянником в Льеже в его обеденный перерыв, они зашли в кафе на площади XX августа и заказали кофе и крок-месье. Когда Жозефин переходила улицу перед зданием университета ей на секунду показалось, что в толпе мелькнула мадам Пробст. Впечатление было мимолетным, и она решила, что ей померещилось.
– Да, шеф со мной всегда советуется, – рассказывал Дэгль, – И вообще у нас довольно демократичная команда, но без панибратства. Зато и раскрываемость у нашей бригады одна из самых высоких в отделе. Ну ладно, тетя, скажи, наконец, что тебя так взволновало.
Хьюг был любимчиком Жозефин. Она прекрасно помнила, что из всей ватаги племянников и племянниц один Хьюг всегда помогал ей на заправке: помыть колонку, расставить цветы в вазонах – он всегда стремился угодить тетке, а она за это выделяла его из всех остальных.
Жозефин подробно рассказала обо всем, что произошло вчера. Когда она закончила, Хьюг Дэгль сощурил глаза и кивнул:
– Ну да, все самоочевидно.
– Ты понимаешь, почему я решила поговорить с тобой? – сказала Жозефин, – дело в том, что иногда я не могу внятно объясняться…
– Ну что ты, Жозе…
– Это правда. Иной раз на меня прямо ступор находит.
– Ступор в критический момент находит на всех, – рассудительно сказал сержант Дэгль.
– Конечно, только у меня все моменты критические, но зато я разбираюсь в людях.
– Это правда Жозе, ты всех видишь насквозь, а еще у тебя ведьминская интуиция.
– Слушай, я и правда не знала как поступить. Сказать о своих подозрениях той полицейской? Но она бы спросила про доказательства.
Дэгль прекрасно понял о чем говорила Жозефин.
– Обязательно бы спросила. Когда что-то происходит, несчастный случай или преступление, у всех свидетелей и прохожих обязательно будет собственная версия, и они обязательно захотят поделиться ей. И такая история на каждом, абсолютно на каждом выезде. Представляешь, сколько разной чепухи нам приходится выслушивать!, – воскликнул он.
– Я все время чувствовала, что в этой истории что-то не так, – сказала Жозефин. – Жена, которая моложе мужа на 25 лет, свадебное путешествие в Бельгию в феврале месяце. Господи, судя по машине и одежде, у этих людей есть деньги, они могли бы поехать на Мальдивы или в Кению, зачем тащиться в Антверпен, там и смотреть-то не на что. Наверняка это была деловая встреча, только эта Пробст все твердила про медовый месяц.
Она посмотрела на Дэгля, ища поддержи своим словам. Тот кивнул, и Жозефин продолжала:
– Она совершенно не сожалела о нем и ни словечка не сказала о нем, о живом. И еще мне не дает покоя та фотография в бумажнике Ральфа. На ней была эта Йоханна, а позади нее в точности такой же коричневый внедорожник, который сбил ее мужа.
Дэгль открыл рот, чтобы что-то сказать, но Жозефин говорила так быстро, что он не решился ее прервать, и она продолжала:
– И потом, когда я подбежала к Ральфу, он все время повторял: «Макс, Макс», а когда я спросила, знает ли она кого-нибудь по имени Макс, она ответила, что у нее нет таких знакомых.
– Ты хочешь сказать, что это странно, что у нее нет знакомых по имени Макс?
– Вот именно! Любой знает хоть одного Макса. Поэтому я считаю, – заключила Жозефин, – что Макс – это имя сбившего его.
– Намекаешь на убийство? – спросил Дэгль.
– Не то что намекаю, говорю прямым текстом, – подтвердила Жозефин. – Поэтому я и пришла к тебе.
– Мда, дело выглядит запутанным, – задумчиво проговорил Дэгль, – даже не знаю, как к нему подступиться. Нет ведь ни одной зацепки.
– Зацепка как раз есть, – ликующе заявила Жозефин, – я ведь еще не рассказала самого главного. Эта Пробст прямо-таки прицепилась к пиджаку и жилетке, в которых был Ральф, когда его сбили. Сказала, что хочет кремировать его в них. Санитар попросил меня позаботиться о вещах, пока он делал массаж сердца. Пиджак – очень добротный, из твида, наверняка от какого-нибудь модного дизайнера. Она что-то говорила, что это любимые вещи мужа, и они ей дороги как память, в общем несла какую-то ерунду. Я пошла за ними, и тут вдруг вспомнила, что умирающий Ральф схватился за полу пиджака, как бы проверяя, на месте ли что-то в нем. Я осмотрела пиджак и нашла, что в одном месте подкладка как-то неровно пришита. Я ее подпорола и обнаружила в ней клочок бумаги, а подкладку быстренько зашила, ты знаешь, шью я хорошо, так что никто и не заметит, но теперь вот сомневаюсь, а вдруг она поймет, что из пиджака что-то изъяли. Задержку я ей объяснила тем, что оказывается положила вещи на антресоли, а не в прачечную.