«Начальник столичного суда судья Ди, пребывая по делу государственной важности в Кантоне, обнаружил тело высокопоставленного чиновника, повинного в подлой измене. Упомянутый чиновник бежал из столицы, и за его голову был назначено крупное вознаграждение. После того как вскрытие показало, что преступник был отравлен, тело его предаю четвертованию, а голова выставлена на три дня для всеобщего обозрения как предписывает Закон. Неизвестному — кем бы он ни был, — покаравшему презренного предателя смертью, повелевается предстать перед вышеупомянутым начальником столичного суда, дабы получить в награду пять сотен золотых монет. Все совершенные дотоле преступления, помимо государственной измены, будут ему прощены».
Судья бросил бумагу на стол.
— Главный злоумышленник на это, разумеется, не клюнет, — вздохнул он. — Я рассчитываю на его ханьских сообщников, например на тех двоих мнимых стражников, что принеси тело цензора в Цветочную пагоду. Если сегодня ночью голова будет выставлена над воротами, мое воззвание оглашено по всему городу, можно надеяться, что один из подручных, увидев её рано утром, поспешит сюда прежде, чем хозяин успеет предупредить его, что это всего-навсего хитрая уловка.
Чао Тай глядел на судью с сомнением, однако Таю Гань одобрительно закивал.
— Это единственный способ быстро добиться результата! — воскликнул он. — У главаря должно быть не менее десятка приспешников, а столько золота им не заработать и за пять сотен лет! Да они побегут к нам наперегонки, чтобы получить награду!
— Будем на это уповать, — устало молвил судья. — Как бы то ни было, это лучшее, что я смог придумать. Поэтому принимайтесь за дело!
Глава 20
Чао Тая разбудил на рассвете заунывный голос мусульманского муллы, с вершины минарета призывавшего правоверных к утренней молитве. Тайвэй потер глаза. Спал он плохо, да еще разболелась спина. Осторожно проведя пальцем по распухшему горлу, Чаю Тай проворчал:
— Недосып и небольшая стычка — сущий пустяк для дюжего молодца сорока пяти лет, братец!
Как был нагишом, он вскочил с жесткой деревянной лежанки и распахнул ставки.
Сделав большой глоток прямо из носика стоявшего в корзине чайника, тайвэй прополоскал горло и выплюнул тепловатую жидкость в фарфоровую посудину, потом сонно заворчал себе под нос и снова вытянулся на лежанке, решив, что может еще немного вздремнуть перед тем, как отправиться во дворец.
Но только вояка начал снова погружаться в сон, как его поднял стук в дверь.
— Пошли прочь! — сердито крикнул он.
— Это я. Отворяй побыстрее!
Чао Тай узнал голос Зумурруд. Радостно ухмыляясь, он вскочил с постели, натянул штаны и отодвинул засов.
Девушка тотчас шмыгнула в комнату и заперла за собой дверь. Танцовщица с головы до ног была закутана в длинное синее покрывало, только глаза ее сверкали, как два драгоценных камня. Чаю Тай подумал, что она еще прекраснее, чем ему помнилось. Пододвинув гостье единственный стул, воин присел на край постели.
— Хочешь чаю? — нерешительно предложил он.
Зумурруд покачала головой и, оттолкнув стул, нетерпеливо бросила:
— Послушай, всем моим бедам настал конец! Теперь тебе не надо брать меня с собой в столицу. Сведи меня к своему начальнику, да поживее!
— К моему начальнику? Но зачем?
— Затем, что он обещал награду, целую кучу денег, вот зачем! Я слышала, как рыбаки кричали об этом людям с моей лодки. Они видели дощечку, вывешенную на воротах городской службы сбора пошлин. Я не знала, что цензор был замешан в каких-то заговорах, поскольку сюда он приехал с единственной целью забрать меня. Ню теперь это не важно. Какая разница, если я могу получить награду? Ведь это я отравила его!
— Ты? — воскликнул ошеломленный Чао Тай. — Как ты могла…
— Я все объясню, — торопливо перебила она, — чтобы ты понял, почему должен без промедления отвести меня к своему начальнику и замолвить словечко. — Скинув свой синий плащ, танцовщица бесцеремонно кинула его на пол.
Под ним оказалось лишь тонюсенькое шелковое платье, не скрывавшее ни единого изгиба восхитительного тела. — Около шести недель назад, — продолжала Зумурруд, — я провела ночь в доме своего покровителя рядом с храмом. А утром, когда я уходила, он сказал, что в Цветочной пагоде сегодня праздник и мне надо заглянуть туда помолиться — за такого-то негодяя! Одним словом, я отправилась туда и зажгла палочку благовоний перед большой статуей нашей милосердной Гуань-инь. Вдруг я заметила, что какой-то мужчина, стоявший совсем близко, не сводит с меня глаз. Это был высокий красавец в простом платье, но, несмотря на бедную одежду, в кем сразу угадывалось благородство. Он спросил меня, почему я, арабская девушка, поклоняюсь ханьской богине, ну а я ответила, что ни одной женщине не повредит лишняя богиня, которая могла бы за ней приглядывать. Незнакомец рассмеялся, и мало-помалу мы разговорились. С первого взгляда я поняла, что предо мной тот, кого я ждала всю жизнь. Он обходился со мной как с настоящей госпожой! И я сразу без памяти в него влюбилась, как какая-нибудь соплячка! Чувствуя, что тоже пришлась ему по душе, я пригласила незнакомца выпить со мной чаю в домике за храмом. Я ведь знала, что мой покровитель уже ушел. В общем, ты сам можешь представить, что за этим последовало. А потом он признался, что не женат и до сих пор ни разу не был с женщиной, но это уже не имеет значения, поскольку встретил меня. Он говорил еще много всяких ласковых слов и в числе прочего упомянул, что занимает пост императорского цензора! Когда я рассказала своих затруднениях, он пообещал уладить дело с моим подданством и выкупить меня у хозяина. Ему надо было покинуть Кантон на несколько дней, однако он обещал вернуться и забрать меня с собой в столицу. — Проведя рукой по волосам, Зумурруд улыбнулась своим воспоминаниям. — Те дни и ночи, что мы провели вместе, наисчастливейшие в моей жизни, скажу я тебе! Подумать только, я, знавшая многие сотни мужчин, чувствовала себя как юная девушка, впервые познавшая любовь! И я была так глупа, что позволила ревности затмить разум, когда ему пришла пора ехать в столицу. И я поступила как последняя дура, загубив все собственными руками! — Танцовщица вытерла вспотевший лоб краем рукава и, схватив чайник, принялась жадно пить прямо из носика. — Тебе, должно быть, известно, что народ мой умеет готовить всякие снадобья для гаданий, приворотные зелья, целебные отвары, а также яды. Секреты их с давних времен передаются женщинами танка из поколения в поколение. Есть у нас и особый яд, который женщина дает своему возлюбленному, заподозрив, что тот решил бросить ее под предлогом недолгой отлучки и мужчина возвращается, как обещал, ему дают противоядие, и он даже не подозревает, какой судьбы избежал. Я спросила у цензора, когда он вернется за мной в Кантон, и он пообещал приехать обратно через две недели, день в день. При нашем последнем свидании я подлила яд ему в чай — это было бы совершенно безопасно в том случае, прими он противоядие не позже, чем через три недели. Но вздумай любимый обмануть меня и не вернуться, он заплатил бы за это жизнью.