Доктор Фарнем вышел, пожав плечами.
— У него действительно удар. Он парализован.
— Бедный папа, — вздохнул Кристофер. — Каков прогноз, доктор?
— Это зависит от многих факторов, большинство которых непредсказуемы.
— Есть какой-то шанс на выздоровление, доктор Фарнем? — с тревогой спросила Джоанн.
— Как правило, парализация постепенно ослабевает, но когда это произойдет и до какой степени, я не могу сказать. Все зависит от размера повреждения. Его следовало бы отправить в больницу, но у нас ни одной свободной койки даже в коридоре, а я бы не рисковал везти его в Конхейвен по зимним дорогам. Так что лучше пусть остается дома — во всяком случае, пока. Ему понадобятся сиделки…
— Как насчет меня? — осведомилась Маргарет Кэсуэлл, материализовавшись в дверях.
— Ну… — На лице врача отразилось сомнение. — Я знаю, что вам приходилось ухаживать за больными, миссис Кэсуэлл, но в подобных случаях… Хотя сразу раздобыть дипломированную медсестру нам все равно не удастся.
— Я заботилась о Годфри более четверти века, — заявила мам Кэсуэлл с упрямством, которое она проявляла во всем, что касалось Годфри Мамфорда, — и смогу позаботиться о нем теперь.
4–5 января. Доктор Фарнем предупредил их, что первые двое суток после кровоизлияния в мозг являются критическими. Поэтому следующие два дня и две ночи мам не раздевалась и не ложилась спать — Джоанн не могла уговорить ее отойти от кровати Годфри Мамфорда даже на десять минут.
Когда кризис миновал и стало ясно, что пациент выжил, даже, по словам доктора, начав понемногу приходить в себя, Джо и Эллен наконец удалось убедить мам прилечь на несколько часов. Она заснула с торжествующей улыбкой, словно одержала победу в рукопашной схватке со смертью.
Вулкотт Торп, уведомленный Кристофером о происшедшем, приехал из Конхейвена вечером 5 января, похожий на маленького русского в своей старомодной шубе и каракулевой шапке.
— С Годфри все в порядке? Он будет жить?
Его успокоили, и бедняга рухнул на стул в прихожей возле столика с серебряным подносом для писем.
— Все мои старые друзья уходят, — бормотал он, настолько побледнев, что Джоанн принесла ему бренди. — А те из нас, кто еще живы, чувствуют себя виноватыми и одновременно радуются. Все-таки люди ужасные свиньи…
Прошло некоторое время, прежде чем Торп смог подняться в комнату больного, за которым снова ухаживала Маргарет Кэсуэлл. Минут десять он болтал без умолку, обращаясь к другу, отвечавшему ему беспомощным взглядом, постоянно прочищая горло, словно у него тоже развивался паралич, покуда мам не заставила его умолкнуть.
— На это невозможно смотреть, — пожаловался Торп Джо и близнецам, спускаясь по лестнице. — Я слишком труслив, чтобы сидеть там и наблюдать, как он борется с параличом, пытаясь говорить! Лучше поеду домой.
— Но вы не сможете, дядя Вулкотт, — возразила Джо, с детства называвшая его так. — Начался снегопад, и по радио сообщили, что он усилится. Я не позволю вам вести машину по скользким дорогам. Снегоочистители еще не успели выехать.
— Но, Джоанн, — неуверенно запротестовал старый куратор, — завтра у меня напряженный день в музее. И я бы предпочел…
— Меня не интересует, что бы вы предпочли. Сегодня вы останетесь здесь, и точка.
— Джо права, — вмешался Кристофер. — К тому же вам с ней не справиться. Это новая Джоанн. Посмотрите на ее подбородок.
— Смотри на него сам, — не выдержала Эллен. — Господи, и зачем только я приехала домой! Кто хочет перекусить?
6 января. Снегопад продолжался половину ночи. Из окна кухни Кристофер видел землю под белым покрывалом и лес позади оранжереи, где среди лишенных листвы деревьев зеленели сосны и ели.
Позади него слышались звон кастрюль и уютное шипение поджаривающегося бекона. Звуки издавала Джоанн — когда ее мать стала сиделкой, она взяла на себя ведение хозяйства и готовку.
Утро было слишком ясным, а запахи слишком реальными для трагедии — ей следовало произойти темной ночью, под аккомпанемент воя ветра и скрипа ставней. Но позднее Джо и Крис согласились, что именно то, что ночной кошмар разразился утром под запах бекона, сделало его таким жутким.
Ибо в тот момент, когда Кристофер отвернулся от окна и открыл рот, раздался крик. Вернее, так казалось благодаря фантастическому совпадению. Истерический крик был женским и доносился сверху, повторяясь снова и снова.