— Элиза…
— Готовы ли мы к следующему научному эксперименту Кричащего Леса? — лишает Лерой меня возможности пресмыкаться у ног Элизы, когда заходит в комнату с картонной коробкой с крошечными вентиляционными отверстиями. Его змеиный взгляд перемещается между нами туда-сюда. — Должен ли я вернуться?
— Нет. Роан может закончить то, что он собирался сказать позже. Тогда все будет еще лучше.
— Хорошо, давайте приступим к важному моменту, — говорит Лерой, открывая коробку после того, как поставил ее на стол. — Я еще не завтракал, а эти маленькие ребята заставляют меня проголодаться.
— Что происходит? — спрашиваю я, следуя за Элизой к столу.
— Когда я проснулась одна в твоей постели этим утром, я подумала, что ты уже ушел в кафе. Я уже собиралась уходить, когда услышала, как ты фыркаешь — вот тогда я поняла, что ты спишь на диване.
— Я должен был, Элиза. Я не мог рисковать, прикасаться к тебе, пока я спал.
— Я знаю, почему ты там спал, — ее голос подобен мягкому прикосновению. — Мне нравится, какой ты преданный и заботливый. Но после того, что я увидела, думаю, ты ошибаешься насчет риска.
— Что ты видела?
— Ты фыркнул, потому что на тебе был паук. Довольно маленький, к сожалению, должна тебе сказать, он небрежно скользил по твоему лицу.
Инстинктивно я провожу обеими ладонями по носу и щекам.
— Откуда ты знаешь, что это было мое лицо? Подожди, я вообще хочу знать?
Ее хорошенькие черты сморщиваются, когда она съеживается.
— Вероятно, нет.
Черт, я должен знать.
— Он заполз мне в рот? Я съел паука во сне?
— Так и было, но ты его не съел. Ты выплюнул его на пол.
— Какая пустая трата времени, — говорит Лерой, делая змеиный эквивалент облизывания губ.
— Паук был черным, Роан. Полностью черный, не невидимый после длительного прямого контакта с твоей кожей.
От воздействия ее слов у меня чуть не подкашиваются колени. Я хватаюсь за спинку ближайшего стула для поддержки, морщась, когда обивка немедленно становится невидимой.
— Черт. Извини, Лерой. Я должен тебе новый стул.
— Не беспокойся.
Его язык высовывается, когда он машет на меня.
— Ты ведь не так боишься мышей, как пауков, не так ли?
— Я не боюсь пауков. Я просто не хочу их есть.
— Каждому свое, — говорит он, улыбаясь своей змеиной улыбкой. — Я нахожу их легкой, пикантной закуской. Очевидно, не такой сытной, как мыши. Продолжай.
Он наклоняет коробку ко мне.
— Возьми одну в руки. Давай посмотрим, верна ли теория Элизы.
— Теория? — спрашиваю я, глядя на нее.
— Что твоя физиология не влияет на живые существа, только на пористые неодушевленные объекты. Я знаю, ты бы не захотел проверять мою теорию на другом животном, но этим мышам все равно недолго осталось жить в этом мире. Они — завтрак Лероя, независимо от того, белые они, серые или невидимые.
— И я очень голоден, так что, если бы вы могли продолжить эксперимент и постараться не слишком их волновать, пока будете с ними возиться. Их вкус меняется, если они нервничают.
Я принимал чудовищные потребности нашего города и удовлетворял их в течение двадцати лет, но осознания того, что Лерой проглатывает мышей целиком, достаточно, чтобы у меня вывернуло желудок.
— Пожалуйста, — говорит Элиза, подходя ко мне как можно ближе, фактически не прикасаясь. — Ничего между нами не изменится, если я ошибаюсь. Мы все еще будем вместе, у нас есть варианты. Их много, потому что я открываю в себе творческую сторону, о которой и не подозревала.
Я хихикаю, когда мой член встает по стойке смирно. Ему нравится творчество Элизы. Мне нравится в ней все, включая ее решительность и оптимизм.
— А если я права, что ж… — ее голос мягче, ранимее, — ты будешь знать, что можешь быть с кем захочешь.
— Это ты, милая. Только ты. Всегда.
За эти годы я загадал много желаний, но никогда так сильно не хотел, чтобы одно из них сбылось, как тогда, когда я опускаю руки в коробку и достаю маленькую серую мышку.
Мы втроем смотрим на мышку в моих руках, кажется, целую вечность. И мы можем наблюдать за ней, потому что она не становится невидимой. Она вообще не меняется. Ни капельки.
Я все еще смотрю на мышь, когда чувствую, как рука Элизы сжимает мое запястье. Кожа к коже. Каждое желание сбывается одним простым прикосновением.
— Пойдем к тебе домой, — говорит она, ее красивые глаза остекленели, когда она улыбается мне.