— Хорошая комната, — вовремя прервал уполномоченный мрачные мысли новоселов. — Солнечная сторона, три окна на проспект, тридцать шесть метров площади. Понятно, нужен ремонт, — добавил он деловито, хозяйским взглядом окидывая пустые стены комнаты и давая понять новым жильцам, что понимает их чувства.
С некой торжественностью передал он новым жильцам ключи от парадного и черного ходов, провел их по закоулкам квартиры, давая полезные указания, и, удовлетворенный, ушел к себе в комнату. Здесь он полюбопытствовал, кто же такие новые жильцы, и, надев очки, уткнул желтый нос в предъявленные ему документы.
Мужчину, узнал он, зовут Логинов Петр Константинович. Тридцать шесть лет. Командир запаса, демобилизованный, категория 8.
«Невелика птица», — подумал уполномоченный.
Женщину звали Боргман Елена Августовна. Местом рождения был Ленинград, год рождения — 1909. Но рядом с фамилией «Боргман» стояло тире и другим почерком приписанное «Логинова», а графу «семейное положение» прорезали косой фиолетовый штамп «состоит в браке» и совсем свежая дата.
Ни о чем больше документы не считали нужным рассказывать.
«Молодожены!» — ухмыльнулся сосед и, откинувшись в кресле, снял очки. И вдруг он вспомнил свою далекую свадьбу — священника в золотом облачении, венчальные свечи, невесту в белой фате с флердоранжем, поздравления, пьяные санки в снегу.
«Всё же была красота...» — вздохнул уполномоченный.
Комната новым жильцам не понравилась. Но огорчать друг друга им не хотелось, — они ведь и в самом деле были молодожены.
Женщина подошла к двери балкона, попыталась открыть ее. Отсыревшая за зиму дверь не поддалась ее руке в тесной белой перчатке. Тогда мужчина сильным движением рванул ручку двери. Желтые полоски бумаги с треском прорвались, и свежий воздух ворвался в комнату. Он внес с собой звон и грохот трамваев, нетерпеливое гудение автомобилей, невнятный гомон улицы большого города.
На балконе новым жильцам показалось чудесно. Зимний снег только-только начал таять, и крупные капли с легким стуком падали с крыши на пушистую шубку, белую шапочку, шинель. Но железные перила уже успели стряхнуть надоевший им за зиму снег. Весенние рваные облака быстро неслись по голубому небу.
Мужчина и женщина стояли рядом, держась за руки как дети, вдыхая воздух, пахнувший весной, и когда они вернулись в комнату, она представилась им не в таком мрачном виде. Пожалуй, она даже понравилась им.
Неужели ветер весны был причиной такой перемены? Или, возможно, были к тому причины более веские?
Были, конечно, и стоит о них рассказать.
Двадцать лет назад, окончив петербургское городское училище, Петр поступил чертежником в техническую контору. Так хотел его отец, токарь Константин Логинов: чертежники в ту пору хорошо зарабатывали, и работа их, считал токарь, была чистая, тонкая. По четырнадцать часов в сутки Петр гнул спину за чертежным столом. На третий месяц работы Петр купил себе предмет мечтаний — мягкую шляпу с широкими полями.
Война сорвала с Петра его мягкую шляпу, выбила из рук рейсфедер. Взамен она надвинула ему на самые брови солдатскую серую папаху, сунула в руки винтовку. Пятнадцать месяцев пробыл Петр солдатом царской армии, из них восемь в дисциплинарном батальоне в Саратове — за неподчинение ротному.
В восемнадцатом году Петр ушел добровольцем в Красную Армию, дрался в боях под Царицыном, а по окончании гражданской войны направлен был в Среднюю Азию, к афганской границе. Здесь, у бурных вод Пянджа, в последнем набеге басмачей Петр был ранен.
Сидя в чахлом, опаленном солнцем больничном садике, перелистывая журналы, Петр всё чаще вспоминал родной север: высокие сосны в снегу, реки, скованные льдом, белые летние ночи. Как было не вспоминать их? Раскаленные города Средней Азии, гнилые зимы, кривые дороги, пески, — да, они закалили Петра, но, вместе с тем, утомили его.
Оправившись, Петр демобилизовался. Получая дорожный литер, на вопрос «конечный пункт следования» — Петр, неожиданно для самого себя произнес: «Ленинград». И тут, впервые за много лет, далекий родной город показался Петру близким и достижимым.
В Москве, когда Петр из окна вагона смотрел на суетливый перрон, кто-то тронул его за плечо.
— Товарищ командир, присмотрите, пожалуйста, за моей племянницей, — обратилась к Петру пожилая женщина в старомодном пальто и шляпе.
Петр обернулся. Никакой племянницы он не обнаружил.
— Да вот она, — улыбнулась женщина, торопливо указывая в окно. — Она едет с вами до Ленинграда.
Сквозь двойные зимние стекла Петр увидел на перроне молодую женщину, окруженную провожающими. Женщина была в серой меховой шубкё, в белой шапочке набекрень; в руке у нее был чемоданчик. Она смеялась, и белый пар клубился вокруг ее лица. Это была та племянница, за которой, по просьбе тетушки, надлежало Петру присматривать.