«Как это было глупо», — с досадой подумал он.
Петр оглядел зал и длинные стеклянные шкафы, наполненные художественными изделиями. Никого в эту минуту не было возле него. Петр видел бронзу, в которой художник отлил свою мысль, и мрамор, в котором вырубил свой замысел. Он ощутил восторг перед красотой, влитой в горячую бронзу и вырубленной резцом в мраморе и запечатленной тонкой кистью в фарфоре. Он ощутил почтительное изумление перед горячим, мужественным, тонким трудом художника.
Несколько раз перечел он узенькую надпись: «Худ. Елена Боргман».
К шкафу подошла группа маленьких школьников.
«Зачем их водят сюда, этих малюток? Что они понимают?» — удивлялся Петр, прислушиваясь к их голосам.
Ребята забрасывали руководительницу вопросами, выражали свое мнение.
— Хорошо! — говорили они, тыча пальцами в стекло. — Красиво!
И Петр, сам того не замечая, соглашался с мнением малышей...
С выставки Петр поехал на новостройку.
Он не был здесь целую зиму: квартиру обещали ему отделать не раньше чем к весне. Эта весна казалась Петру далекой. Но вот внезапно она подступила к городу и, хотя холод зимы яростно отбивал ее атаки, ворвалась в город с верой в свою правоту, как победитель.
Снег был уже счищен, и ровная серая лента асфальта весело и дружелюбно бежала навстречу автобусу. Снег таял на ровных участках земли, окаймленных низенькими оградами. Первая, чуть заметная зелень отвоевывала свои права. На остановках воздух ближних пригородных полей врывался в автобус.
Петр шагал к новому дому. Он видел: дом уже сбросил с себя кружево лесов, высился во весь рост. Петр поднялся в свою квартиру:
— День добрый, товарищи!
Плотники лазали по полу, выкладывая шашки паркета. Маляры шпаклевали настежь раскрытые двери и окна. Водопроводчики копошились в тесной ванной комнате, гремя на кафельных плитах гулкими трубами.
Петр подошел к окну; да, через месяц он сможет переехать сюда.
Новый пейзаж развертывался за окном — пространство и свежесть. Тут всё было так расположено — дома, тротуары, газоны, — будто каждый селившийся здесь требовал, чтобы всё было иначе, чем там, в кварталах, оставшихся позади.
И Петр думал о своей старой несчастливой комнате. Вспоминал, как он и Люся впервые вошли в нее и как снег таял и падал с крыши крупными каплями, когда они стояли вдвоем на балконе над шумной улицей. Он вспомнил первые ссоры с Люсей и тот печальный день, когда предложил Люсе развестись, и как вслед за этим стал в одиночестве киснуть и ныть, в то время как Люся прошла большой путь.
Из окна Петр видел геометрически ровный асфальт улицы и первую нежную зелень на черных влажных газонах. Садовники возились возле молодых деревьев, посаженных вдоль дороги. Женщины сидели на неокрашенных еще скамейках, держа на руках детей.
Через несколько дней Люся праздновала свой день рождения.
Она вспомнила об этом случайно, натолкнувшись на старый альбом-подарок, где указана была дата. День рождения! Люся вспомнила серый дом на Васильевском острове, стол, заставленный пышными кренделями, изготовленными Викторией Генриховной, девочек в белых коротких платьицах, с бантами в волосах, мальчиков в синих матросских костюмах с золотыми якорями и красными штурвалами на рукавах. Она вспомнила фанты, и жмурки, и воздушные звонкие сонатины Клементи.
«Не те времена теперь...» — отмахнулась Люся.
Но, к удивлению Люси, родные и друзья помнят этот день и даже грозят налетом. Без конца звонит телефон.
— Буду очень рада, пожалуйста! — отвечает Люся.
Первым является Борька — прямо из школы. Он смущенно тычет Люсе что-то мягкое, завернутое в газету.
— Ах ты, кавалер мой галантный! — хохочет Люся, завидев первые фиалки. Она ставит цветы в стеклянную низкую вазу.
— Что ж тут смешного? — хмурится Борька. — Цветы как цветы...
— Ну не сердись, Боречка, я только так... — Она смущенно целует Борьку.
Затем, совсем неожиданно, она стучится в перегородку.
— Петр, можно к тебе?.. — И вот она стоит перед Петром, смотрит ему в глаза. — Вечером у меня соберутся гости, — говорит она. — Сегодня мой день рождения... Если помнишь, — добавляет она, помолчав.
— Помню, — говорит Петр. — Я хотел поздравить тебя, но...
— Но счел такой страшной, что не решился?.. — посмеиваясь, перебивает Люся.
«К чему она это?» — настораживается Петр.
— У меня к тебе, Петр, целых две просьбы, — говорит Люся, становясь серьезной. — Народу ко мне придет много. Я хотела просить тебя на этот вечер отодвинуть шкафы в глубь твоей половины, ну на метр, полтора, иначе никак не раздвинуть большой стол. Тесно, — добавляет она, как бы чувствуя себя виноватой за тесноту.