— Куда нам, старикам, ехать?
— Старики свыше шестидесяти лет в войне не участвуют, это закон, — пытался возразить Бернард.
— Есть приказ штаба. Вам укажут — куда. Немедленно собирайтесь! — приказал офицер.
Бетта кинулась укладывать вещи. Но что можно собрать в такую минуту? Кто эти вещи будет нести? Она? Бернард? Бетта снова бессильно опустилась на стул.
— Поторапливайтесь! Вас ждут! — сказал офицер, указывая на окно.
Бетта и Бернард выглянули на улицу. Толпа стариков и старух двигалась вдоль мостовой под охраной, словно преступники. Бетте и Бернарду стало страшно. Бетта взглянула на офицера. Лицо его было жестко. Она перевела свой взгляд на солдата. Лицо его было бесстрастно, непроницаемо, — он, видимо, привык к подобным сценам. Она поняла, что просить этих людей безнадежно.
— Пойдем, Бетта... — сказал Бернард.
Спустя час они брели в толпе, вдали от родного дома, по проселочной пыльной дороге. Они не знали, куда их ведут. Офицер и солдат сновали на мотоцикле взад и вперед, обдавая конвоируемых пылью.
— Поторапливайтесь! — покрикивал офицер. — Или попадете в концентрационный лагерь!
Его окрики не помогали. Измученные старые люди едва брели. Офицер подъехал к Бетте.
— Поторапливайтесь и вы, немецкие евреи! — крикнул он насмешливо, узнав Бетту.
Бетта видела его красное грубое лицо, холодные глаза. Он был молод.
— Есть ли у вас мать? — спросила она.
— А вам что до этого?
— Подумайте, если б она очутилась в моем положении...
— Евреи сами во всем виноваты.
Он указал рукой на поля, раскинувшиеся по обе стороны дороги, на красивую усадьбу, утопавшую в яркой зелени деревьев:
— Евреи всё это у нас, немцев, отняли.
Она всплеснула руками:
— Но ведь это принадлежит помещикам-полякам!
— Евреи всё это у нас, немцев, отняли, — повторил он упрямо. — Так нам фюрер сказал в своей книге.
— Но ведь это неправда! — вырвалось у нее.
— Хватит! — оборвал он ее грубо. — Или получите то, чего заслуживаете.
Бетта замолчала, продолжая с трудом шагать по дороге. Зной усилился, жажда томила ее.
Офицер сошел с мотоцикла размять ноги. Она увидела, что солдат отвинтил крышку фляги, налил воды в кружку. Она жадно смотрела, как солдат пьет воду.
«Попросить, что ли, глоток?» — подумала она, не отрывая глаз от кружки. Она встретилась с солдатом взглядом, — он, конечно, понял, чего она хочет. Но он, как ни в чем не бывало, продолжал пить. Ей казалось, что он ей назло пьет медленно. Над ней издеваются! «Умру, но не попрошу!» — решила она.
К вечеру Бетту и Бернарда разлучили.
Старух разместили в темном сарае. Снаружи дверь охранял тот же солдат.
Бетта лежала на грязном полу. Весь день она ничего не ела, не пила. Жажда становилась невыносимой. Губы ее запеклись.
Она старалась собраться с мыслями. Что случилось за этот день? Их лишили крова, ценой всей их трудовой жизни созданного под старость. Ее разлучили с Бернардом, с которым она прожила полвека. У нее отняли подарок от сына... Бетта была раздавлена, уничтожена. Жизнь показалась ей ненужной.
Была глубокая ночь, когда Бетта услышала, как скрипнула дверь сарая. Она увидела в дверях силуэт солдата и в страхе закрыла глаза. Она услышала, как он приближался к ней. Чего ему еще от нее нужно? Разве не достаточно было издевательств за день? Солдат остановился возле нее, тронул за плечо. Она вскочила, испуганная.
— Не пугайтесь, — сказал солдат шепотом, наклонясь к ее уху. Она чувствовала, что он озирается по сторонам, хотя в сарае было темно. Затем она услышала, как он над чем-то возится, и вслед за этим забулькала вода. — Возьмите! — сказал солдат, сунув ей что-то в руку.
Бетта нащупала кружку. Вода, вода! Жажда вдруг вспыхнула с новой силой, и Бетта готова была схватить кружку, но тут же отдернула руку: разве она не дала себе клятву не брать и капли из этих подлых рук?
— Пойдите вон! — сказала она гневно.
— Возьмите, — настаивал солдат. — У меня тоже есть мать...
Она с горечью усмехнулась.
— Я видела, как вы обращаетесь с матерями.
— Это не наша вина — нас заставляют... Прошу вас, возьмите... — Он сунул ей кружку в руку. Бетта не в силах была оттолкнуть ее и жадно прильнула губами к воде. Капли воды стекали на платье. Солдат налил вторую кружку.
— Спасибо... — сказала она.
— Пейте, — шепнул солдат. — Он наклонился к Бетте. — Извините, мать, что пришлось так обойтись с вами... Я сам... — голос его стал едва слышным, — я сам... ненавижу Гитлера. — Какая-то женщина застонала в дальнем углу. Он вздрогнул. — Молчите, мать, или нам обоим не поздоровится...