Игнатов брел, глядя себе под ноги и пытаясь ничем не обнаружить охватившего его волнения.
Конечно же он знал о карагандинской трагедии. Дело было в 1958-м; на улицы города вышли демонстранты с требованиями повысить зарплату и облегчить жизнь трудящимся. Чтобы разогнать их, пришлось применить оружие. Имелись жертвы. Игнатов знал также и слушок, что произошедшее было делом рук КГБ, но, конечно, он и под пытками не произнес бы этого вслух. Расстрел мирной демонстрации в Караганде удалось, как ни странно, сохранить в тайне. Страна осталась в неведении.
— Грядут большие перемены, — продолжал между тем Подгорный. — Советую вам поразмыслить над тем, какое место вы могли бы занять в правительстве и в партии, если Хрущев будет смещен со своего поста. Вы — человек опытный, умный… Насколько мне известно, ваша кандидатура могла бы устроить многих, если не всех…
— Меня вполне устраивает тот пост, который я занимаю сейчас, — осторожно возразил Игнатов.
— Пока устраивает, — парировал Подгорный, — но ведь неизвестно, что будет дальше. Хозяин — человек непредсказуемый.
Игнатов вздохнул. Это было истинной правдой. Дурной нрав Хрущева был хорошо известен всякому, кто хоть сколько-нибудь близко сталкивался с ним.
Однако вслух Игнатов произнес:
— По-моему, Николай Викторович, вы не совсем отдаете себе отчет в том, что говорите.
Подгорный, несмотря на собственную запуганность, усмехнулся. Он знал, что собеседник долго будет юлить и отнекиваться, пока не услышит, что к предстоящей операции по смещению главы государства привлечены даже некоторые секретари Центрального Комитета партии, не говоря уже о простых членах ЦК. Он вполголоса стал перечислять фамилии. Игнатов внимательно слушал, склонив голову набок.
— А вы говорили с Микояном? — после паузы поинтересовался Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР.
Подгорный тонко улыбнулся:
— Вы полагаете, это необходимо? Анастас Иванович всегда будет держать нейтралитет. Сами знаете — старая закваска. Ему уже тоже давно пора на заслуженный отдых.
— А с Брежневым?
— Леонид Ильич в курсе.
— И Малиновский?
— Вы хотите слишком много знать, — холодно обрезал Подгорный. — Сейчас речь о вас.
— Ну, — замялся Игнатов, — я в принципе за… Если, конечно, ситуация позволит.
— Ситуации складываем мы сами.
Ночью Игнатов без сна ворочался в постели.
Известие о возможных переменах в высших эшелонах власти повергло его в смятение и взволновало до глубины души. Сладостное предчувствие щемило сердце, оттесняя на второй план даже священный ужас от того, что нежданно-негаданно оказался участником государственного заговора.
«Ваша кандидатура могла бы устроить многих…» — сказал Подгорный. Это был самый что ни на есть недвусмысленный намек — да что намек, забирай выше, — обещание. Такие слова на ветер не бросают.
Игнатов впервые в жизни подумал о том, что не в грезах, а в реальности можно стать первым человеком страны. Его имя будет золотыми буквами вписано в мировую историю. Он, а не этот лысый круглолицый дурак, будет встречаться на равных с главами правительств и президентами крупнейших держав. Каждое его слово станет судьбоносным для миллионов.
Подгорный оговорился, что на первых порах, возможно, надо будет выставить взамен Хрущева «буферную» фигуру — какой-нибудь полный ноль типа нынешнего Председателя Президиума Верховного Совета СССР Брежнева, чтобы в случае чего его и отдать на растерзание толпы.
Игнатов согласно кивнул. Кто-кто, а Леня больше других годился на роль калифа на час.
— Но мне нужны гарантии, — слабо проговорил Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР, отводя взгляд в сторону. — Вы же понимаете: я рискую слишком многим…
— Гарантия — наша с вами решимость и твердая уверенность в успехе, — ответил Подгорный.
Со времени этого разговора прошло уже изрядное время, и Игнатов грешным делом решил, что «государственный заговор» так и остался болтовней и ничего не сдвинулось, и уже забросил было свои честолюбивые мечтания, как вдруг — этот звонок Семичастного и с виду безобидное приглашение «заглянуть на огонек».