Тут же состряпал Павловский и постановление об окончании следствия — опять вытаскивай жалких камерников для подписи! Настрочил обвинительное заключение по делу каждого — статьи 58–8 и 58–11, участие в антисоветской организации и подготовка теракта. Тем временем их отделение переименовали, перевернули шестерку, получилась девятка, не ошибись!
А после меняй выражение лица, неси бумаги на подпись начальству, одну за другой. Все выше и выше — к капитану Журбенко, к майору Литвину и дальше — к самому наркому Ежову и прокурору Союза Вышинскому. К сбмой вершине…
ИМЕНА И НОМЕРА
Процедура эта — одна из самых больших тайн Кремля и Лубянки. Приот–крыть ее удалось лишь недавно, а узнать до конца не придется уже никогда.
Следствие окончено, судьбы подследственных подлежат теперь суду. Но еще раньше, до этого так называемого «суда», они, судьбы, сжимаются в сверхсекретном списке — простом машинописном перечне имен, с делением лишь по категориям: 1‑я — расстрел, 2‑я — 10 лет лагеря. Несколько таких списков, составленных в центральном аппарате НКВД, сшиваются под общей обложкой — «Список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР» — и ложатся на стол самого вождя. Именно в тот момент, когда он, просквозив их глазом, ставит свою подпись на обложке, и решаются эти судьбы — живые имена превращаются в мертвые номера.
Обычно Ежов сам привозил cписки в Политбюро. Эта «работа» не фиксировалась в протоколах заседаний и не оформлялась в виде решений — все решалось неформально, келейно, как на бандитской сходке. К подписям допускались лишь несколько человек — узкий круг самых приближенных к державному пахану, при этом почти всегда присутствовал и Ежов, чтобы в случае чего дать разъяснения.
Возможно, такие сходки проходили не только в кремлевском кабинете Сталина, но и на его даче — мгновенным росчерком, двумя буквами «за» генеральный палач уничтожал тысячи и тысячи людей, большинство из которых он не знал и в глаза никогда не видел. Вряд ли он и его «шестерки» не понимали, что совершают преступления, равных которым не бывало в истории человечества, но тем крепче это повязывало их между собой и придавало решимости — терять им уже было нечего, все они, замаранные кровью, становились заложниками этой страшной тайны.
Столько палачей на одну человеческую душу, что все равно не спасешься! Начиная с критиков, которые на газетных площадях объявляют тебя врагом народа и требуют беспощадных кар, — тут и вездесущие стукачи под всевозможными масками, бдительные начальники и сослуживцы, и, уж конечно, собственно чекисты, прокуроры и судьи. И лишь потом, уже в последнюю очередь, приходит час проспиртованных, озверелых палачей–исполнителей с револьверами в руках.
Но важно знать, что ниточку жизни каждого, кто попадал в сталинские расстрельные списки, обрывал сам тиран, суд же был только бюрократическим фарсом, техническим оформлением уже вынесенных приговоров. Лубянка готовила кровавое блюдо — шеф–поваром был Сталин. И можно с полным основанием сказать: все, кто расстрелян в это время по приговору Военной коллегии, на самом деле погублены по личному приказу Сталина и его верховной банды.
Машина уничтожения почти не давала сбоев. Эта отлаженная схема — готовит списки НКВД, утверждает Политбюро, оформляет Военная коллегия — действовала весь период Большого террора, с февраля 1937‑го до сентября 1938‑го, когда Сталин из тактических соображений опять начал менять руководство НКВД и размах репрессий стал ослабевать.
Одиннадцать толстых томов, сотни сталинских расстрельных списков полвека хранились в кремлевском архиве и лишь в недавнее время были наконец рассекречены, открылись пораженному взору.
Том 1 (опись 24, дело 409).
«Москва — Центр
Список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР
26 июня 1937 года
1 категория»
В этом списке на сто два человека значатся:
«…9. Васильев Иван Михайлович,
10. Васильев Павел Николаевич…
33. Карпов Михаил Яковлевич…
50. Макаров Иван Иванович…»
И поперек обложки, размашисто, карандашами разных цветов:
«За И. Ст.» — и вслед, рикошетом:
«За, за, за, за…» — Каганович, Ворошилов, Жданов, Микоян.
После этого списки возвращаются в НКВД, а оттуда отправляются на рассмотрение выездных сессий Военной коллегии вместе со следственными делами. Туда же везут и самих узников в закупоренных «воронках» с надписями «Хлеб» или «Мясо», чтоб не омрачить энтузиазма, не спугнуть светлых улыбок строителей коммунизма.