Офицер — государственный человек
И государство о нём заботится. В чём видна эта забота? Она видна в новых образцах военной техники.
Офицер как животное: всё это понимает, а сказать не может. Просто обструкция какая-то, клянусь мамой!
А иногда слышишь, как кто-нибудь там наверху говорит кому-нибудь тоже там наверху об офицере:
— Передайте ему мою твёрдую уверенность.
И уверенность со стуком падает вниз по ступенькам — шлёп, шлёп, шлёп (а возможно, и «тах, тах, тах») — и передаётся.
И в груди от этой уверенности как-то теплеет. Ну просто как от колбасы твёрдого копчения. Хорошо как-то. И служить хочется.
Отпуск
Офицеру раз в году хочется повеситься: при возвращении из отпуска. А если так получилось, что ты съездил в отпуск дважды, то и повеситься хочется два раза.
Из отпуска тебя отозвать может только начальник штаба флота. То, что он может, я лично не сомневаюсь, но тебя вызывают все кому не лень… А ты не приезжаешь.
— Почему вы не прибыли?
— Телеграмму не получил, товарищ командир!
— Как это «не получил»? Как «не получил»? У нас и квиток имеется. О вручении. Где у нас квиток? Сейчас! Найдём квиток и разберёмся!
Ищется квиток и… не находится.
А однажды я им послал в ответ: «Саша ушёл в горы. Сообщите, надо ли искать. Целую. Мама».
Говорят, старпом две недели ходил и говорил про меня:
— Вот… блядь!
А если ты вдруг приезжаешь, то выясняется, что ты уже никому не нужен, а нужен ты был именно в ту секунду, когда тебе давали телеграмму, а потом нашли какого-то другого дурня, и ты стал не нужен, но сообщить тебе об этом — рубля не нашлось.
О рубле
Без рубля, приложенного к телеграмме о вызове на службу, тебе не оформляются отпускные проездные документы. Эта телеграмма нужна на всякий случай: а вдруг война, тогда надо будет всех срочно отзывать из отпуска.
Кстати, об этой телеграмме: перед убытием в отпуск её в трёх экземплярах оформляют на каждого члена экипажа. Оформляют, скрепляют скрепкой и под неё кладут твой личный рубль.
Оседают телеграммы с рублями в недрах строевой части, а ты едешь в отпуск.
О рубле вспоминают в самый неподходящий момент. Первым вспоминает кто-нибудь из тех, кто следит за продвижением каждой своей копейки. Встаёт он на партсобрании и говорит:
— А я тут хочу спросить, как раз все присутствуют, где же наши рубли с телеграмм? Собирают перед отпуском со всех, а если и вызывают кого-нибудь, то за телеграмму всё равно платит тот, кто её отправляет, да и не всем же отправляют. А рубли собирают со всех. Вот я и хочу спросить: где же наши рубли?
Все начинают спрашивать: «А действительно, где наши рубли?» Председатель собрания растерян. Теме собрания будто позвоночник перебили. Положение пытается спасти зам:
— У вас по теме собрания есть что-нибудь? Товарищи, давайте выступать по теме!
— А я по теме! — не сдаётся тот, с рублями.— Из года в год собирают по рублю, а концов не найдёшь! И по подписке мне хочется сказать. Я выписал на воинскую часть «Политическое самообразование» и «За рулем». «За рулем» не приходит, а приходит одно «Политическое самообразование».
— Ну, при чём здесь «Политическое самообразование»? — стонет зам.
— Как при чём? Как при чём? А зачем мне одно «Политическое самообразование», если не приходит «За рулем»?
Словом, на собрании не соскучишься.
А где у нас живут офицеры?
Офицеры живут там, где остальные жить не могут. Им, остальным, такое даже не снилось. Край света — и офицеры. Ну просто стада офицеров. Безбрежные стада. Идёшь — и одни офицеры: как попало, где придётся.
Один полный адмирал, проезжая в четыре утра безмятежно спящее КПП, назвал это место «страной непуганых идиотов».
С тех пор так и живём.
И в чём же живут офицеры?
Офицеры живут в домах, построенных воинами-строителями. Только у нас существует такое возмутительное сочетание таких двух совершенно несовместимых слов, как «воин» и «строитель». Везде воины — разрушители, а у нас, понимаешь, строители. Считается почему-то, что если «равняйсь-смирно!», по роже дал, то он уже и строитель.
Стучатся в дверь — женщина открывает.
— Хозяйка,— говорят,— мы пришли вам унитаз поменять.
Сняли унитаз и ушли. Полгода жили вообще без унитаза. «Северный вариант» называется. Это я не про унитаз, это я про дом. Дом называется официально: «северный вариант». Ялтинский проект, приспособленный к северным условиям: зимой холодно, летом жарко, и круглый год по стенам течёт, а к батарее прислонился — почки простудил.
Слив канализации в одном таком забавном доме не дотянули до общей магистрали и вывели его просто в окружающую среду, и крысы там водились ростом с нутрию. Сидит однажды тётка, можно сказать, даже женщина, в этом доме на первом этаже (квартиру только получила), сидит она миролюбиво на унитазе и разгружается. Разгрузилась и, как всякий нормальный человек, расставив ножки, заглянула туда. (Каждому же интересно знать, как он разгружается.) Посмотрела она туда, а в этот момент нутрия у неё между ног вынырнула. Тётка вынесла на себе дверь, в тот же день разошлась с мужем, улетела в Ленинград и там рехнулась, а муж остался служить, потому что всё это «тяготы и лишения», которые нам предписано стойко преодолевать.
«Слава воинам-строителям!»
Вот какое восклицание вместе с восклицательным знаком они выложили выступающими кирпичами на вновь отстроенном девятиэтажном здании штаба флотилии.
Две недели висело, потом командующий приказал срубить. И вот за что: приехал к нам Министр обороны, прошёл он в штаб к командующему и там уже захотел сходить в гальюн.