- Не ори! - оказал он негромко и мудро, подходя непосредственно к Котьке. - Чего орешь? Сначала распишись, а потом ори. После этих слов Котька, ошалевший от боли, почему-то перестал орать и расписался там, где была приготовлена галочка.
- Вот теперь, - сказал помощник, убедившись в наличии росписи, - ори, разрешаю, - и так же неторопливо исчез в люке.
Перенесемся через десять лет в ту же лодку, в тот же первый отсек. Что мы видим? Ну, прежде всего, командира первого отсека мино-торпедера Котьку, растерявшего мечты и вояосы, награжденного болью в душе и в желудке, мирно дремлющего в ожидании перевода к новому месту службы, и его отличного мичмана, втягивающего специальной рукояткой торпеду в аппарат.
Все торпедисты знают, как коварна рукоятка. Она обладает обратным ходом. Обратный ход бывает только в лоб.
Мичман для чего-то отпустил рукоятку - то ли пот стирал, то ли чесался. Сейчас это уже трудно установить. Рукоятка сделала "бум!" - обратно и в лоб.
Посыпались искры, от которых мичман на время ослеп; лицо его с криком превратилось в одну большую шишку.
И что же сделал наш славный командир Котька? Он бросился к... журналу инструктажа. Он лихорадочно нашел нужную графу и увидел, что там нет росписи. Он вспотел от предчувствия. Он подсунул слепому от все еще сыплющихся искр подчиненному журнал, вложил в руки ручку и сказал:
- Не вой! вот здесь... распишись. Мичман перестал выть и расписался наощупь, после этого он был спасен. После росписи его перевязали.
Дерево
- Дерево тянется к дереву...
- Деревянность спасает от многого... Эти фразы были брошены в кают-компании второго отсека в самой середине той небольшой истории, которую мы хотим вам рассказать.
Итак... В шестом отсеке, приткнувшись за каким-то железным ящиком, новый заместитель командира по политической части следил за вахтенным. Новый заместитель комаидира лишь недавно прибыл на борт, а уже следил за вахтенным.
Человек следит за человеком по многим причинам. Одна из причин: проверять отношение наблюдаемого к несению ходовой вахты. Для этого и приходится прятаться. Иначе не проверишь. А тут как в кино: дикий охотник с поймы Амазонки.
Из-за ящика хрипло дышало луком; повозившись, оттуда далеко выглядывал соколиный замовский глаз и клок волос.
Лодка куда-то неторопливо перемещалась, и вахтенный реакторного отсека видел, что его наблюдают. Он давно заметил зама в ветвях и теперь вел себя, как кинозвезда перед камерой: позировал во все стороны света, втыкал свой взгляд в приборы, доставал то то, то это и удивлял пульт главной энергетической установки обилием и разнообразием докладов.
- Он что, там с ума сошел, что ли?
- Пульт, шестьдесят пятый...
- Есть...
- Прошу разрешения осмотреть механизмы реакторного отсека.
- Ну вот опять... - вахтенный пульта повертел у виска, но разрешил. - Осмотреть все механизмы реакторного отсека.
- Есть, осмотреть все механизмы реакторного отсека, отрепетовал команду вахтенный.
- Даже репетует, - пожалуй плечами на пульте. - И это Попов. Удивительно. Он, наверное, перегрелся. С каждым днем плаванья растет общая долбанутость нашего любимого личного состава. Сказывается его усталость.
Вахтенный тем временем вернул "банан" переговорного устройства на место, как артист. Потом он вытащил откуда-то две аварийные доски и, засунув это дерево себе в штаны, кое-как заседлал себя им спереди и сзади, отчего стало казаться, что он сидит в ящике.
Засеменив, как японская гейша, он двинулся в реакторный отсек, непрерывно придерживая и поправляя сползающую деревянную сбрую.
Ровно через десять минут его мучения были вознаграждены по-царски: у переборки реакторного его дожидался горящий от любопытства зам.
- Реакторный осмотрен, замечаний нет, - оказал ваму вахтенный.
- Хорошо, хорошо... а вот это зачем? - ткнул зам в доски, выглядывавшие из штанов вахтенного.
- Нейтроны там летают. Попадаются даже нейтрино. Дерево лучший замедлитель. Так и спасаемся.
- Дааа... и другой защиты нет?
- Нет, - наглости вахтенного не было предела.
- И мне бы тоже... - помялся зам, - нужно проверить несение вахты в корме.
Дело в том, что за неделю плавания зам пока что никак не мог добраться до кормы, а тут ему представлялась такая великолепная возможность.
Через минуту зам был одет в дерево и зашнурован. А когда он свежекастрированным чудовищем исчез за переборкой, восхищенный вахтенный весело бросился к "каштану".
- Восьмой!
- Есть, восьмой...
- Деревянный к тебе пополз... по полной схеме...
- Есть...
Медленно, толчками ползущего по восьмому отсеку деревянного зама встретил такой же медленно ползущий деревянный вахтенный:
- В восьмом замечаний нет!
На следующий день мимо зама все пытались быстро проскользнуть, чтоб вдоволь нарадоваться подальше.
Каждый день его теперь ждали аварийные доски, и каждый день вахтенные кормы прикрывали свой срам аварийно-спасательным имуществом. Его ежедневные одевания демонстрировались притаившимся за умеренную плату. Через неделю доски кончились.
- Как это кончились?! - зам строго глянул в бесстыжие глаза вахтенного.
- Ааа... вот эта... - рот вахтенного, видимо, хотел что-то сказать, а вот мозг еще не сообразил. Глаза его, от такого неожиданного затмения, наполнились невольными слезами, наконец он всхлипнул, махнул рукой и выдавил:
- Ук-рали...
- Безобразие! И это при непрерывно стоящей вахте! Возмутительно! Какая безответственность! Просто вопиющая безответственность! Как же я осмотрю корму?..
Зам, помявшись, двинулся назад. В тот день он не осматривал корму. Вечером на докладе от него все чего-то ждали. Всем, кроме командира, было известно, что у зама кончились доски.
- Александр Николаич, - сказал командир заму в конце доклада, - у вас есть что-нибудь? И зам встал. У него было что сказать.
- Товарищи! - сказал зам. - Я сегодня наблюдал вопиющую безответственность! Причем все делается при непрерывно несущейся вахте. И все проходят мимо. Товарищи! В корме пропали все доски. Личный состав в настоящее время несет вахту без досок, ничем не защищенный. Я сегодня пытался проверить несение вахты в корме и так и не сумел это сделать...