В центральном в это время один из генералов от инфантерии видит «каштан» и говорит с кавалерийским акцентом:
– А это что?
Старпом – отглажен, с биркой на кармане, стройный от напряжения:
– Это «каштан» – наша боевая трансляция.
– Да? Интересно, а как это действует?
– А вот, – старпом, как фокусник, щелкает тумблером. – Восьмой!
– Есть, восьмой! – доносится из «каштана».
– Вот так, – говорит старпом, приводя все в исходное, – можно говорить с любым отсеком.
– Да? Интересно, – генерал тянется к «каштану». – А можно мне?
– Пожалуйста.
Генерал включает и – неожиданно тонко, нежно, по-стариковски, с дрожью козлиной:
– Во-сь-мой… во-сь-мой…
– Есть, восьмой!
– А можно с вами поговорить?
Молчание. Потом голос командира восьмого отсека:
– Ну, говори… родимый… если тебе делать нех… уя…
– Что это у вас? – генерал оторопел, он неумело вертит головой и таращится.
Старпом сконфужен и мечтает добраться до восьмого; поборов в себе это желание, он мямлит:
– Вы понимаете, товарищ генерал… боевая трансляция… командные слова… словом, он вас не понял. Надо вот так, – старпом резко наклоняется к «каштану», по дороге открывает рот – сейчас загрызет:
– Вась-мой!!! Вась-мой!!!
– Есть, восьмой!
– Ближе к «каштану»!
– Есть, ближе к «каштану», есть, восьмой!
– Вот так, товарищ генерал!
Генералы исчезают, время обедать, по отсекам расслабление, смех; командиры отсеков собраны в четвертом на разбор, все уже знают – толкают командира восьмого: «Он ему говорит: разрешите с вами поговорить, а этот ему: ну, говори, родимый… у старпома аж матка чуть не вывалилась, готовься, крови будет целое ведро, яйцекладку вывернет наизнанку». – «А я чо? Я ничо, „есть, так точно, дурак!“
РБН
Город С. – город встреч. Подводная лодка в створе.
– Взят пеленг на РБН столько-то градусов, – штурман потирает руки и сосет воздух.
Офицеры в приподнятом настроении. РБН – это ресторан «Белые ночи». Офицерский ресторан. Там все расписано: и столы, и женщины.
Рядом с РБН-ом двумя красными огнями горит вешка. При заходе в порт на неё берут пеленг.
РБН – это флотская отдушина. В нём тот маленький винтик, которым крепится весь флотский механизм, сам собой развинчивается и, упав, теряется среди стульев и тел.
В РБНе есть и свои «путеводители» – старожилы, знающие каждый уголок. У них сосущие лица.
– Кто это?
– Черненькая? Это Надежда. Двадцать шесть лет, разведена, ребёнок, квартира.
– А эта?
– Танечка. Хорошая девочка. Двадцать восемь, свободна, и квартира есть. Здесь бывает каждый четверг.
– Почему?
– Рыбный день. Ловит рыбу.
…Лодка ошвартована. Первыми в город сойдут: комдив – он был старшим на борту, и его верный оруженосец – флагманский по живучести. Они пойдут в РБН.
Фонари, светофоры, деревья, автобусы, женщины – все это обрушивается на подводника, привыкшего к безмолвию, пирсу и железному хвосту своей старушки. На него падают звуки и голоса. Он, как бывший слепой, видит то, что другие уже давно не видят. Он идет среди людей, улыбаясь улыбкой блаженного. Он придёт в РБН. Его тут давно ждут.
– Проходите, – швейцар расталкивает «шушеру» у входа и втягивает офицера, – ваш столик заказан.
– А ну, назад! – пихает швейцар «шушеру» в грудь. Офицер – самый стойкий любовник. В ресторане до 23 часов, обалдев от свободы, он пьет и пляшет, демонстрируя здоровье. Потом он берет вино и женщину и идет к ней, где тоже пьет и пляшет до четырех утра, демонстрируя здоровье. С четырех до пяти он охмуряет девушку. В пять с четвертью она его спрашивает: «Ты за этим пришёл?» – после чего его берет оторопь, и она ему отдается, а в шесть тридцать он уже едет в автобусе на службу и чертит по дороге треки лбом по стеклу.
– Раз-бу-ди… ме-ня… – говорит он собрату, совсем издыхая, – я посплю только… двадцать минут… а потом… мы пойдем… в РБН… – и затих. Он лежит, как мертвый, с мраморным лицом и полуоткрытыми глазами. И собрат будит его. Раздаются ужасные стоны. Стоя на четвереньках, он пытается встать. Встал. Пошёл. Сам пошёл. Под душ. После душа он готов в РБН…
Я бы поставил им памятник: огромную трехгранную стелу, уходящую ввысь. К ней не скончался бы женский поток города С.
Флагман и комдив уже сидят в РБНе. Они уже выпили столько, сколько не способен выпить обычный человек. Когда оркестр уходит на перерыв, флагман выползает на сцену, берет гитару и поет:
– О-ч-и ч-е-р-н-ы-е…
– Браво! – кричит комдив. – Снимаю ранее наложенное взыскание! – Он уже видит только тот предмет, который движется. Рядом с ним оказывается женщина в декольте. В декольте аккуратно упакован устрашающий бюст. Бюст движется, и комдив его видит. Бюст зачаровывает.
– Маша, – женщина поняла, что пора знакомиться.
– Ви-тя, – тянет комдив, уставившись в бюст, – ой, какие документы, – говорит он бюсту, падает в него носом и, присосавшись, протяжно целует со звуком.
Учение
Мороз дул.* Чахлое солнце, размером с копейку, мутно что-то делало сквозь небесную серь. Под серью сидел диверсант. Он сидел на сопке. На нём были непроницаемый комбинезон, мехом внутрь, с башлыком и электроподогревом. И ботинки на нём тоже были. Высокие. Непромокаемые, наши. И диверсант тоже был наш, но привлеченный со стороны – из диверсантского отряда. Ночевал он здесь же. В нашем снегу. А теперь он ел. Тупо. Из нашей банки консервной. Он что-то в ней отвернул-повернул-откупорил и стал есть, потому что банка сама сразу же и разогрелась.
Широко и мерно двигая лошадиной челюстью, диверсант в то же время смотрел в подножье. Сопки, конечно. Он ждал, когда его оттуда возьмут.
Шел третий день учения. Неумолимо шел. Наши учились отражать нападение – таких вот электро-рыбо-лошадей – на нашу военно-морскую базу.
Был создан штаб обороны. Была создана оперативная часть, которая и ловила этих приглашенных лошадей с помощью сводного взвода восточных волкодавов.
Справка: восточный волкодав – мелок, поджарист, вынослив, отважен. Красив. По-своему. Один метр с четвертью. В холке. А главное – не думает. Вцепился – и намертво. И главное – много его. Сколько хочешь, столько бери, и ещё останется.
Волкодавов взяли из разных мест в шинелях с ремнем, в сапогах с фланелевыми портянками на обычную ногу, накормили на береговом камбузе обычной едой, которую можно есть только с идейной убежденностью, и пустили их на диверсантов. Только рукавицы им забыли выдать. Но это детали. И потом, у матроса из страны Волкодавии руки мерзнут только первые полгода. А если вы имеете что сказать насчет еды, так мы вам на это ответим: если армию хорошо кормить, то зачем её держать!
Шел третий день учения. В первый день группа не нашего захвата, одетая во все наше, прорвалась в штаб. Прорвалась она так: она поделилась пополам, после чего одна половина взяла другую в плен и повела прямо мимо штаба. А замкомандующего увидел через окно, как кого-то ведут, и крикнул:
– Бойцы! Кого ведете?!
– Диверсантов поймали!
– Молодцы! Всем объявляю благодарность! Ведите их прямо ко мне!
И они привели. Прямо к нему. По пути захватили штаб.
Во второй день учения «рыбы» подплыли со стороны полярной ночи и слюдяной воды и «заминировали» все наши корабли. Последняя «рыба» вышла на берег, переодетая в форму капитана первого ранга, проверяющего, по документам, и, пройдя на ПКЗ, нарезала верхнему вахтенному… нет-нет-нет – только сектор наблюдения за водной гладью. А то он не туда смотрел. Только сектор и больше ничего. И чтоб все время! Как припаянный! Не моргая. Наблюдал чтоб. Неотрывно. Во-он в ту сторону.