В центральном в это время один из генералов от инфантерии видит «каштан» и говорит с кавалерийским акцентом:
— А это что?
Старпом — отглажен, с биркой на кармане, стройный от напряжения:
— Это «каштан» — наша боевая трансляция.
— Да? Интересно, а как это действует?
— А вот, — старпом, как фокусник, щёлкает тумблером. — Восьмой!
— Есть, восьмой! — доносится из «каштана».
— Вот так, — говорит старпом, приводя всё в исходное, — можно говорить с любым отсеком.
— Да? Интересно, — генерал тянется к «каштану». — А можно мне?
— Пожалуйста.
Генерал включает и — неожиданно тонко, нежно, по-стариковски, с дрожью козлиной:
— Во-сь-мой… во-сь-мой…
— Есть, восьмой!
— А можно с вами поговорить?
Молчание. Потом голос командира восьмого отсека:
— Ну, говори… родимый… если тебе делать нех… уя…
— Что это у вас? — генерал оторопел, он неумело вертит головой и таращится.
Старпом сконфужен и мечтает добраться до восьмого; поборов в себе это желание, он мямлит:
— Вы понимаете, товарищ генерал… боевая трансляция… командные слова… словом, он вас не понял. Надо вот так, — старпом резко наклоняется к «каштану», по дороге открывает рот — сейчас загрызёт:
— Вась-мой!!! Вась-мой!!!
— Есть, восьмой!
— Ближе к «каштану»!
— Есть, ближе к «каштану», есть, восьмой!
— Вот так, товарищ генерал!
Генералы исчезают, время обедать, по отсекам расслабление, смех; командиры отсеков собраны в четвёртом на разбор, все уже знают — толкают командира восьмого: «Он ему говорит: разрешите с вами поговорить, а этот ему: ну, говори, родимый… у старпома аж матка чуть не вывалилась, готовься, крови будет целое ведро, яйцекладку вывернет наизнанку».
— А я чо? Я ничо, «есть, так точно», дурак!
РБН
Город С. — город встреч. Подводная лодка в створе.
— Взят пеленг на РБН столько-то градусов, — штурман потирает руки и сосёт воздух.
Офицеры в приподнятом настроении. РБН — это ресторан «Белые ночи». Офицерский ресторан. Там всё расписано: и столы, и женщины.
Рядом с РБН-ом двумя красными огнями горит вешка. При заходе в порт на неё берут пеленг.
РБН — это флотская отдушина. В нём тот маленький винтик, которым крепится весь флотский механизм, сам собой развинчивается и, упав, теряется среди стульев и тел.
В РБНе есть и свои «путеводители» — старожилы, знающие каждый уголок. У них сосущие лица.
— Кто это?
— Чёрненькая? Это Надежда. Двадцать шесть лет, разведена, ребёнок, квартира.
— А эта?
— Танечка. Хорошая девочка. Двадцать восемь, свободна, и квартира есть. Здесь бывает каждый четверг.
— Почему?
— Рыбный день. Ловит рыбу.
…Лодка ошвартована. Первыми в город сойдут: комдив — он был старшим на борту, и его верный оруженосец — флагманский по живучести. Они пойдут в РБН.
Фонари, светофоры, деревья, автобусы, женщины — всё это обрушивается на подводника, привыкшего к безмолвию, пирсу и железному хвосту своей старушки. На него падают звуки и голоса. Он, как бывший слепой, видит то, что другие уже давно не видят. Он идёт среди людей, улыбаясь улыбкой блаженного. Он придёт в РБН. Его тут давно ждут.
— Проходите, — швейцар расталкивает «шушеру» у входа и втягивает офицера, — ваш столик заказан.
— А ну, назад! — пихает швейцар «шушеру» в грудь. Офицер — самый стойкий любовник. В ресторане до 23 часов, обалдев от свободы, он пьёт и пляшет, демонстрируя здоровье. Потом он берёт вино и женщину и идёт к ней, где тоже пьёт и пляшет до четырёх утра, демонстрируя здоровье. С четырёх до пяти он охмуряет девушку. В пять с четвертью она его спрашивает: «Ты за этим пришёл?» — после чего его берёт оторопь, и она ему отдаётся, а в шесть тридцать он уже едет в автобусе на службу и чертит по дороге треки лбом по стеклу.
— Раз-бу-ди… ме-ня… — говорит он собрату, совсем издыхая, — я посплю только… двадцать минут… а потом… мы пойдём… в РБН… — и затих. Он лежит, как мёртвый, с мраморным лицом и полуоткрытыми глазами. И собрат будит его. Раздаются ужасные стоны. Стоя на четвереньках, он пытается встать. Встал. Пошёл. Сам пошёл. Под душ. После душа он готов в РБН…
Я бы поставил им памятник: огромную трёхгранную стелу, уходящую ввысь. К ней не скончался бы женский поток города С.
Флагман и комдив уже сидят в РБНе. Они уже выпили столько, сколько не способен выпить обычный человек. Когда оркестр уходит на перерыв, флагман выползает на сцену, берёт гитару и поёт: